По выражению лица Вари было видно, что она и сама опасается этого. Но Матвеев взял Безайса под руку и быстро повёл вперёд. Отойдя так, что деревья скрыли от них Варю и Жуканова, Матвеев остановился.
— Ну-с?
— Ты молодец! — сказал Безайс, глядя на него восторженно.
Матвеев опустил глаза.
— Это пустяки, — ответил он. — Главное — это не волноваться и сохранять благоразумие. Вот и все.
— Ты, — продолжал Безайс, не слушая его, — вёл себя прекрасно. Надо сказать, что я даже не ждал этого от тебя. Я прямо-таки восхищён, — убей меня бог!
Он подумал немного и великодушно прибавил:
— Пожалуй, я не сумел бы так ловко вывернуться из этой истории…
— Не стоит об этом говорить, — возразил Матвеев. — Ты тоже держался очень хорошо. Но сейчас нам надо спешить. Каждую минуту кто-нибудь может найти на дороге этого кашевара. Если это станет известным в Хабаровске раньше, чем мы туда приедем, нас поймают непременно… Мы должны изо всех сил спешить в Хабаровск.
— Так чего же мы стоим? Зачем ты свернул в лес?
— Как зачем? А Жуканов?
Безайс задумался.
— Это верно, — ответил он. — Но какая он сволочь! Ты заметил, какие у него жилы на руках?
— Мы не можем оставить его так. Он выдаст нас при первом случае.
— Выбросим его из саней, а сами уедем.
— Но он знает нас в лицо и по фамилиям.
Безайс взглянул на него.
— От него надо избавиться, — сказал Матвеев, помолчав.
— Что ты думаешь делать?
— Его надо устранить.
— Но каким образом?
— Да уж как-нибудь.
Они с сомнением взглянули друг на друга.
— А может быть, он нас не выдаст? — нерешительно сказал Безайс. — Ведь он только хотел получить деньги. Теперь он напуган.
Матвеев задумался.
— Он дурак, он просто дурак, он даже не так жаден, как глуп. Нельзя. Мы не можем так рисковать. От него можно ждать всяких фокусов. Хорошо, если не выдаст. А если выдаст?
Безайс потёр переносицу.
— Ну ладно, — сказал он. — Я согласен.
— Сейчас же? — спросил Матвеев несколько торжественно.
— Конечно.
— На этом самом месте?
— Можно и на этом. Все равно.
Такая уступчивость показалась Матвееву странной.
— Ты, может быть, думаешь, — подозрительно спросил он, — что это все я буду делать?
Безайс подпрыгнул и сорвал ветку с кедра, под которым они стояли. Лёгкая серебряная пыль закружилась в воздухе.
— Да уж, голубчик, — ответил он, сконфуженно покусывая хвою. — Я хотел тебя об этом просить. Честное слово, я не могу.
— Ах, ты не можешь? А я, значит, могу?
— Нет, серьёзно. Я умею стрелять. Но тут совсем другое дело. Сегодня утром мы ели с ним из одной чашки. Это, понимаешь ли, совсем другое дело. Тебе… это самое… и книги в руки.
Матвеев сердито плюнул:
— Нюня проклятая! А тебе надо сидеть у мамы и пить чай со сдобными пышками!
Безайс слабо улыбнулся. Это было самое простое и самое удобное, но его воротило с души, когда он думал об этом. Маленькие наивные ёлки высовывались из-под снега пятиконечными звёздами. Он машинально смотрел на них. В нем бродило смутное чувство жалости и отвращения.
— Неприятно стрелять в лысых людей, — сказал он, пробуя передать свои мысли.
— Так ты, значит, отказываешься? Может быть, мне позвать Варю вместо тебя?
— Оставь. Но ведь ты мне веришь, что если бы речь шла о драке, я бы слова не сказал?
— Вот что я тебе скажу, — ответил Матвеев. — Есть подлая порода людей, которые всегда норовят остаться чистенькими. Они охотно принимаются за все при условии, что грязную часть работы сделает за них кто-то другой. Им непременно хочется быть героями, совершить что-нибудь необычайное, блестящее, какой-нибудь подвиг. Я знал таких ребят. Их нельзя было заставить написать коротенькое объявление об общем собрании, потому что им хотелось написать толстую научную книгу. Они не хотели колоть дрова на субботниках, потому что предпочитали взрывать броневики. Такие люди бесполезны, потому что подвиг у человека бывает один раз в жизни, а чёрная работа — каждый день… Ты, кажется, обиделся?
Безайс обиделся уже давно, но молчал.
— Ты, может быть, думаешь, что я специально обучался людей убивать?
— Могу ли я знать, — сказал Безайс, — почему ты, человек сурового долга, сваливаешь на меня эту грязную работу? Я растроган почти до слез твоими нравоучениями, но почему ты сам этого не сделаешь?
Матвеев зябко поёжился.
— Я не отказываюсь, — сказал он. — Но мне и самому не хочется браться за это. Я не то что боюсь — это пустяки. Я не боюсь, а просто страшно не хочется. И пускай уж мы вдвоём возьмёмся за это. Одному как-то не так.
Безайс молчал.
— Но если ты отказываешься, я, конечно, обойдусь и без тебя.
Безайс поднял на него глаза. Он почувствовал, что если откажется, то не простит этого себе никогда в жизни.
— Я не отказываюсь, — сказал он. — Вместе так вместе.
Они рядом, в ногу, пошли к саням. Безайс сосредоточенно хмурился и старался вызвать в себе возмущение и злобу. Он до мелочей вспоминал фигуру Жуканова, лицо, сцену с солдатом. «Око за око, — говорил он себе. — Так ему и надо». Но он чувствовал себя слишком усталым и не находил в себе силы, чтобы рассердиться. Тогда он начал убеждать себя в том, что Жуканов, собственно говоря, пешка, нуль. Подумаешь, как много потеряет человечество от того, что он через несколько минут умрёт. В конце концов все умрут. Умрёт он, умрут Матвеев и Варя.
Из-за деревьев показались лошади и сани. Безайс услышал голос Жуканова:
— Вы ещё молоды, барышня, учить меня. Да и я стар, чтоб переучиваться. Вы говорите — деньги. Боже меня упаси чужое взять. Но ведь эти деньги-то тоже не ваши. Партийные деньги. А это всё равно что ничьи.
— Как же это — ничьи?
— Да так и ничьи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57