Она усилием воли отогнала это видение, вернула — любимого, увидела его таким, каким он был в тот счастливый, самый счастливый день, у ягодника, — но опять наплыли на его лицо чужие черты, Сунагат превратился в ненавистного рыжего Талху…Открылась дверь, показался Ахмади с узелком Фатимы в руках.— Айда! — коротко приказал он.Фатима, покачивалась от слабости, последовала за отцом во двор, взобралась на телегу. Ахмади вывел лошадь в поводу за ворота.Поехали домой. Вопреки ожиданиям, отец не кинулся избивать её, даже не обругал. За всю дорогу не вымолвил ни слова. Глава двенадцатая 1 В заводском посёлке готовились к торжествам: как и во всей России, здесь ожидались празднества по случаю трехсотлетия царствования Романовых. Местные власти — старшина, земский начальник, пристав — заранее продумали меры пресечения возможных беспорядков. Было решено провести манифестацию населения посёлка, но не на улице, а в рабочем клубе, что у базарной площади.Клуб принарядили. Главным украшением зала стал огромный, от пола до потолка, портрет государя-императора. Николай Второй был изображён в полный рост, с золотыми эполетами, при полном параде. Он смотрел в зал, будто ожидая, когда подданные запоют «Боже, царя храни». От всей его фигуры веяло величием, только залихватские усы несколько портили впечатление, придавая лицу самодержца легкомысленное выражение.Вокруг портрета царя в мелких рамках развесили изображения членов его семьи — жены, дочерей, а также великих князей. Всё это в целом обрамляли иконы. Портреты и иконы были украшены бумажными цветами.Над входом в клуб, на крышу, водрузили громадное изображение двуглавого орла. Некоторое представление о достоинствах этого творения местного живописца может дать выражение «топорная работа». Прохожим при взгляде на грозную птицу вспоминались пугала, выставляемые зимой на сараи для устрашения волков. Но как бы там ни было, начальство выполнило свой долг, позаботившись о символе несокрушимой мощи дома Романовых.Готовилась к празднику и церковь. Несколько дней подряд неумолчным перезвоном колоколов она напоминала прихожанам о приближении торжеств.В день манифестации полицейские вышли на службу в парадной форме, при саблях. Ещё ранним утром трое из них, горяча коней, принялись разъезжать по улицам; пешие стражи порядка в тревожном ожидании топтались возле рабочего клуба.Но тревога полицейских оказалась напрасной. Нарушать порядок, оказалось, некому: рабочие на манифестацию не пришли, отсиживались по домам. В клуб приковыляли из любопытства лишь древние старики и старушки, набежала гурьба ребятишек. Публику, кроме них, составляли местные чиновники, торговцы, служащие заводской конторы, мастера-иностранцы с толстыми, как тумбы, жёнами, а также управляющий заводом — тоже с супругой и дочерью. Не могли, понятно, не прийти старшина и становой пристав.Спели хором «Боже, царя храни». Приходский поп вознёс молитву во здравие самодержца и всей царствующей семьи, старушки, то и дело цыкая на балующихся ребятишек, подпевали попу жиденькими голосами. На этом долгожданная манифестация и закончилась. Власти остались довольны ею: всё прошло спокойно, без эксцессов.В домах состоятельных жителей посёлка были накрыты праздничные столы. В доме Вилиса, управляющего заводом, шли приготовления к банкету.Вечером из окон двухэтажного белого особняка, окружённого елями и соснами, на тёмную хвою полился электрический свет. Управляющий не пожалел средств, выписал динамо-машину и очень торопил рабочих, отлаживавших её, — хотел именно в этот торжественный вечер преподнести своим гостям сюрприз.К особняку подкатывали коляски с приглашёнными на банкет. Вот по деревянному мостику, перекинутому через канаву перед ворота ми, протарахтела коляска пристава. Навстречу кинулись слуги, взяли лошадь под уздцы. Вилис сам вышел встречать полицейского начальника, галантно приложился к руке его дородной супруги. Пристав, улыбаясь, подкрутил изогнутые наподобие перевёрнутого коромысла усы.Едва новоприбывшие поднялись по внутренней лестнице на второй этаж, как к ним подплыла хозяйка дома мадам Лизабет.— Бон суар, ма шер! Коман сава? Добрый вечер, моя дорогая! Как дела? (франц.)

— пропела она, сияя наигранной радостью.Чуть отставшая от матери курсистка Люси поприветствовала полицейскую чету реверансом.Женщины затараторили по-французски, мужчины направились в соседнюю комнату, где пришедшие раньше мастера-иностранцы дымили за круглым столом дорогими сигарами.В некотором отдалении от преферансистов на диване сидели земский врач Орлов и судья Антропов. Они возбуждённо беседовали на какую-то политическую тему, но с появлением пристава тему эту сразу отставили, повернули разговор на случаи из своей практики.— Рассматривал я недавно необычное и до вольно, знаете ли, забавное дело, — проговорил судья. — Некий Сальманов из селения… из селения… Запамятовал название! Но суть не в нём. Этот самый Сальманов, человек по местным представлениям состоятельный, украл из поставленной стариком-бедняком ловушки угодившего в неё медведя. Старик обратился в суд. Простодушный, доверчивый здесь народ. Чтобы поддержать доверие, я и занялся этим происшествием, хотя дело совершенно пустяковое.— Э, не скажите! — возразил врач. — Для здешнего населения охота — промысел очень серьёзный. С пустяком к вам не пришли бы, мелкие споры улаживаются общиной.— Не знаю, не знаю… Во всяком случае, с подобными делами мне до сих пор сталкиваться не приходилось.— Вы ещё молоды, господин Антропов. Вас впереди ждёт много всякой всячины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111