Она занялась, как прежде, домашними делами, никуда не ходила, ни с кем не виделась. Нескольких случайных встреч на улице хватило для того, чтобы понять: в ауле все, даже самые близкие некогда подруги, смотрят на неё с изумлением, смешанным со страхом, для всех она — убийца. Аклима, наивная душа, изредка рассказывала сестре, какие в ауле идут пересуды. Женщины пугали капризничающих детей её именем: «Чу, вот идёт Фатима с ножом!..» Молва утверждала: Фатима лишилась разума, в неё вселился бес, бес-то и подучил её убить Хусаина.«Может, вправду я сошла с ума?» — испуганно подумала однажды Фатима. Нет, сознание у неё было ясное, и здоровье понемногу окрепло, любая работа по дому горела в руках. Недоставало только душевного покоя и мучило одиночество.Так прожила она дома с неделю, и тут обрушилась на неё новая беда. Туйралинцы, проезжавшие на базар в Гумерово, передали, что бабка Гульямал просит невестку и сваху навестить её в эти тяжкие дни: умер Нух и при смерти внук…Факиха с Фатимой тут же запрягли лошадь, помчались в Туйралы. * * * …Гульямал заспешила им навстречу, по-старушечьи засуетилась. Сильно изменило её горе, густо покрыло лицо морщинами. Она хлопотала возле Фатимы, помогая раздеться, — будто и не было никогда злой свекрови, поедавшей беззащитную невестку.Сбросив верхнюю одежду, Факиха с Фатимой кинулись в горницу, к малышу. Он лежал на парах, на подушке. Тело мальчика пылало. Факиха склонилась над ним, ласково окликнула его по имени. Малыш медленно открыл глаза, но, должно быть, не узнал ни бабушку, ни мать. Веки его опять смежились. Фатима присела у ног сына, ослепшая от слёз.Немного погодя малыш вдруг вскрикнул и невнятно произнёс какое-то слово, — оказывается, он уже начал разговаривать. Бабка Гульямал сразу поняла его.— Пить хочет, воды просит, — забормотала она и, принеся в чайной чашке тёплой воды, принялась поить внука с ложечки.Две бабушки и мать в течение пяти или шести дней — счёт им потеряли — неусыпно ухаживали за больным. Приходила и знахарка, старалась помочь нашептываниями. Но спасти малыша не удалось.Завыла Фатима, положив голову на остывшее тельце сына, рвала волосы, казнила себя за то, что ушла из Туйралов, оставив несмышлёныша, не сберегла… Да ведь случившееся — не изменишь, прошлое — не вернёшь.В день похорон разразилась непогода. В непроглядный буран предали тело мальчика земле рядом с могилой деда.Из-за затянувшегося бурана Фатима с матерью ещё неделю оставались в Туйралах и вернулись домой лишь спустя полмесяца после отъезда из Ташбаткана.
5 Тяжело, невыразимо тяжело было на душе у Фатимы. И ко всему — в отцовском доме ни проблеска радости. От вечно злого Ахмади никто из домашних доброго слова не слышал, только ругань да ругань, хотя и ходили перед ним на цыпочках.А уж батраку Ишмухамету Ахмади и вовсе никакого житья не давал, придирался на каждом шагу. Привезёт парень сена или дров — Ахмади обязательно обругает: мало, лодырь, нагрузил! Даже походка батрака не нравилась хозяину, злила его.«Э-э-э… Сколько можно терпеть поношения? Пускай будет пусто брюхо, зато спокойно ухо! Что у меня — общее с Ахмади добро, что ли, здесь?» — решил в конце концов Ишмухамет и ушёл домой, к матери, в Гумерово. Остался Ахмади без рабочих рук.Ишмухамет был ловок, быстр и успевал, не суетясь, сделать по двору всё, что надо: и сена подвезти, скотину накормить, и дров наготовить на несколько прожорливых печей. Когда эти заботы свалились на Абдельхака, сразу стало ясно, что парнишка жидковат, один всё не потянет. Подрядчик поискал другого работника, но никто в Ташбаткане не хотел идти к нему в батраки.Между тем кончились дрова, а зима, как нарочно, выдалась необычно холодная. Ахмади надумал устроить оммэ, то есть приготовить хмельное угощение и позвать народ на подмогу. Он рассчитывал отправить безлошадных в лес на рубку сухостоя, а тех, кто имеет лошадь, определить на подвозку дров, а заодно и сена.Однако, вопреки обычаю, на оммэ никто не пришёл, не было никого даже из самой голодной голытьбы.На Верхней улице разговоры шли такие:— Меня что — лошадь в голову лягнула, чтоб я за отвар хмеля рубил лес и возил ему дрова?— И то! Сам же хвалится: «Шайтан беден, я богат». Пускай за деньги наймёт.— Кабы хорошую медовуху выставил да аршина по три товару дал, можно б и помочь.— Так товар-то «сгорел» тогда, на клети!..— Э, думаешь, всё у него там было? Наверно, сундуки битком набиты.— Чем везти за Ахмадиеву бурду два-три воза дров, отгоню один воз в Сосновку и вернусь с пудом муки. И сам буду сыт, и ребятишки.— Вдобавок там и чем-нибудь покрепче угостят, а? И поедешь домой вдоль Узяшты весёленький, распевая песни…Не удалась хитрая задумка Ахмади, пришлось ему самому махать топором, ломать спину, и стал он от этого ещё злей. Из дому — хоть беги. И уж совсем бы извелась Фатима в этой гнетущей душу обстановке, если б в минуту отчаянья, вызванного одиночеством, не вышла за ворота и не столкнулась случайно с Салихой.Кто-кто, а Салиха вроде бы должна была теперь ненавидеть Фатиму, ведь Хусаин приходился ей хоть и не кровным, а всё же родственником. Но добрая женщина остановилась, справилась о здоровье, спросила участливо:— Что не заходишь, Фатима?Вечером Фатима взяла вязанье, пошла к соседке. Просидела там долго. Правда, беседа не сразу наладилась. Фатиме хотелось спросить, где теперь Сунагат, как поживает, но она боялась, что напомнит этим и о Хусаине, окажется в неловком положении. Салиха сама как бы между прочим сказала:— Сунагатулла очень жалел, что не удалось повидаться с тобой…Фатима растерялась, а Салиха как ни в чём не бывало продолжала:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111