Это заставляло нас предельно тщательно готовиться к каждому выходу за пределы школы, особенно к поездкам в Москву. Мне не раз приходилось слышать от самых разных людей, что курсантки нашей школы всегда в лучшую сторону отличались от других военных девушек. Однажды подобный комплимент я сама услышала от дежурного офицера одной из комендатур в Москве. Меня задержал патруль, привели в комендатуру, сначала минут тридцать гоняли строевым шагом по мощеному двору, заставили шинель в скатку скрутить (проверяли, умею ли), а уж потом стали разбираться. Выяснилось, что задержали меня напрасно, несправедливо придравшись к какой-то мелочи. Никто передо мной, естественно, не извинился, зато дежурный офицер, отпуская меня, спросил: «Как это удается вам так нарядно выглядеть в обычной солдатской форме?» И добавил, что не первый раз встречает курсанток нашей школы и каждый раз удивляется отличной выправке и внешнему виду девчат.
Во время поездок в Москву со мной не единожды случались различные истории.
Как-то возвращались мы с моей однокурсницей из очередного увольнения. Было уже поздно, мы боялись опоздать, торопились и обрадовались, успев попасть на последнюю электричку. И вдруг, не доезжая одной станции до Силикатной, слышим: «Поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны». Вот это был кошмар! Ночь, времени в обрез, а до школы еще несколько километров. Убедившись, что электричек действительно больше не будет, соскочили с платформы на железнодорожный путь и побежали по шпалам. Когда вернулись в школу, время увольнения уже истекло, а опоздание грозило очень серьезными неприятностями и наказанием. Объяснились с часовыми, с дневальным по роте, умоляли не выдавать нас. Оставалось самое трудное – не нарваться на дежурного офицера и улечься на нары так, чтобы сержант не заметила. Мое место было рядом с Машей Дувановой, поэтому я и не надеялась проскользнуть незаметно. Тихонько улеглась, Маша не шевелилась. Ну, думаю, пронесло. На душе все равно муторно: что-то будет? Утром поняла, что Маша все знает. Но ни она, ни дежурные не выдали нас, все обошлось.
Еще один случай. В тот раз я ехала в Москву одна. В вагоне рядом со мной на скамейке сидели две очень славные женщины. Они расспрашивали меня обо всем, охали и ахали, что такая молоденькая должна ехать на войну. Одна из них достала из стоявшей на коленях корзины яблоко, вытерла его рукавом и протянула мне: «Ешь, дочка». Так мы сидели, разговаривали. Вдруг в вагон вошел молодой офицер и, не увидев свободного места, потребовал, чтобы я уступила ему свое. Я обязана была сделать это, ибо рядовой солдат вообще не имел права сидеть в присутствии офицера. Я уже хотела встать, но тут вмешались мои соседки, подключились другие женщины. Они ругали его, стыдили, кто-то вдруг вспомнил о традициях русских офицеров – уступать дамам (это я-то в военной форме и кирзовых сапогах – дама!) место. Кончилось тем, что офицер махнул рукой и перешел в другой вагон.
А однажды, возвращаясь из Москвы, я совершила самую обыкновенную кражу. Сейчас стыдно признаваться, но именно украла. В школе почему-то постоянно возникали проблемы с половыми тряпками. Надо мыть полы, а тряпок нет, и не знаешь, где их искать. Ни старшина, ни командиры отделений не озадачивали себя этой проблемой, предоставляя курсанткам самим решать ее. Решали кто как мог, чаще всего просто тащили друг у друга. И вот однажды ехала я из Москвы, вышла на станции Силикатная, гляжу, а из-за бочки с песком торчит большой кусок мешковины. Недолго думая вытащила этот кусок и понесла в школу. На какое-то время проблема с половой тряпкой в нашем отделении была решена. Надо сказать, что угрызениями совести я не мучилась.
В напряженных занятиях пролетело лето, наступила осень – дождливая, грязная, заметно усложнившая нашу и без того нелегкую жизнь. Приближалась 27-я годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. По традиции 6 ноября в одном из клубов Подольска должен был состояться большой праздничный вечер для курсантского и командного состава школы. Все начистились, нагладились, оделись в парадную форму и ждали команду на построение.
А я в это время торопилась завершить работу по оформлению фасада школьного здания. По заданию политотдела я прямо на стене по трафарету большими красными буквами писала какой-то лозунг, а по обе стороны его рисовала пятиконечные звезды. Начиная работу, я даже не представляла, насколько непросто будет справиться с ней. На улице холод, порывистый ветер, мелкий моросящий дождь. Я продрогла, руки стали красными от холода и едкой щелочной краски. По мере написания лозунга приходилось одной передвигать тяжеленную лестницу с места на место. С трудом завершила работу, спустилась с лестницы, глянула на себя и ахнула. Брызги красной краски были везде: на шинели, на брюках, на сапогах. В таком виде, ужасно расстроенная этим обстоятельством, я вернулась в расположение взвода. Идти уже никуда не хотелось, но и оставаться одной в такой день тоже обидно было. Направилась в каптерку за парадной формой, однако она оказалась запертой, а старшина куда-то ушла. Я чуть не плакала от обиды, что все пойдут на праздник, а я останусь одна.
Только вернулась из каптерки, как вдруг вбегает дневальная и кричит: «Жукова, к тебе мать приехала!» Я остолбенела от неожиданности. В голове пронеслось: «Мама? Этого не может быть, она далеко. Значит, тетя Настя! Вот здорово, что она приехала навестить меня! Вот это подарок к празднику!» Я сорвалась с места и, как была, в одной гимнастерке, без ремня, без головного убора, не спросив даже разрешения у сержанта, выбежала за ворота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55