* * * Аблай спал крепко в эту ночь и встал рано. Все та же конрадка сидела на краю ложа у стены юрты, поджав ноги. Глаза ее стали еще больше. Распущенные волосы, длинные и густые, закрывали всю ее фигурку в белой рубахе. А лицо из-за этих волос и темных глаз казалось еще белее рубахи.— Ты что-нибудь хочешь от меня? — спросил хан.— У меня одна только просьба…— Говори!— Не убивайте моих братьев!..— Что же, кто остался в живых, пусть живет…— Они ошиблись, не послушались вас… Теперь они никогда больше не станут этого делать!— Да, это так! — усмехнулся Аблай.Откинув голову, он долго смотрел в светлеющее небо сквозь круглое отверстие в потолке… Вчера он жестоко наказал некоторых строптивых конрадовцев, пытавшихся сбежать из-под его власти. А сейчас предстоит испытание: как поведут себя остальные конрадовцы, а вместе с ними уйсуни, джалаиры, дулаты, албаны, суаны и прочие племена и роды Большого жуза. Почувствовали ли они железо его руки и согласны ли считать его главным ханом. Подавляющие большинство их сейчас в его войске, которому предстоит сразиться с вечными врагами — кокандскими эмирами, которые всячески переманивали их на свою сторону. Что преобладает в них — чувство всеказахской общности или станут они, как вода, переливаться из одного кувшина в другой…— Птицы никогда не бьют тех, кто возвращается в стаю… — тихо сказала конрадка, словно угадав его мысли.— Это смотря какие птицы!.. — глухо сказал Аблай. — Есть птицы — орлы, а есть вороны!— Есть лебеди…Аблай покосился на нее и, больше не сказав ни слова, встал и вышел из юрты. Остановившись на пороге, хан посмотрел в посветлевшее небо. «Давно что-то не видел я лебедей в степи!» — подумал он и решительным взмахом руки подозвал телохранителя.— Есть ли новости от гонцов?— Да, они начинают возвращаться!Аблай посмотрел в сторону горы Каратау. Там, у подножия, видны были небольшие группы всадников, с разных сторон направляющихся к ханской ставке. На всем скаку ворвалась в аул чья-то сотня джигитов, и, когда осела пыль, Аблай радостно кивнул головой. Это были кипчакский батыр Мандай и кереец Жабай-батыр. Оказалось, что они еще не уехали на родину, а гостили у здешних родственников. Услышав «аттан», они примчались к Аблаю.— За Бухаром-жырау послали? — спросил Аблай.Телохранитель на миг замялся, и хан Аблай нахмурился. Все хуже и хуже становились отношения у него с некогда преданным ему душой и телом вещим жырау. Вчера в знак протеста против его расправы с конрадовцами жырау, не попрощавшись, уехал из ставки…Опять заклубилась пыль на востоке. К ханской юрте подлетел очередной гонец, спрыгнул с коня, встал на колено:— Мой повелитель-хан, лишь четыре или пять сотен рода джалаир готовы выступить…— А остальные?— Собирают свои юрты, чтобы уйти от кокандцев!— Те же вести пришли и от других родов Большого жуза, мой хан! — сказал порученец.— Куда же они собираются?— В сторону Алакуля.— Значит, под шуршутские мечи!… — в сердцах крикнул Аблай.Однако к полудню стало ясно, что не все обстоит уж так плохо. Как ни были обижены на Аблая многие роды, кокандцы и шуршуты все равно были страшнее. Вскоре доложили, что аксакалы родов албан и суан дали обещание к полудню привести все свое ополчение под белое знамя Аблая. Потом прискакал гонец от рода дулат с известием, что пять тысяч воинов этого рода уже на марше в сторону ставки, и ведут их батыры Бокей и Садыр. В верности Елчибек-батыра хан Аблай не сомневался.— Сколько осталось виновных из племени божбан? — спросил повеселевший хан.— Пятерых зачинщиков ухода из-под твоей руки мы бросили меж лошадьми, мой повелитель-хан. Еще двенадцать ждут твоего решения, сидя в колодках…— Отпусти их!Через несколько минут отпущены джигиты божбановцы, потирая натертые колодками руки, побежали к своим юртам.— О великодушный хан!.. О сама справедливость! — хором запели поодаль аксакалы племени божбан.«Это они славят меня, потому что предварительно я привязал к конским хвостам пятерых, — подумал Аблай. — А если бы отпустил их всех, не пролив крови, они бы проклинали меня!»Вдруг он услышал негромкий зов: «Джаныбек!.. Каныбек!..» Это, выйдя по ту сторону юрты, звала своих уцелевших братьев красавица конрадка. Два освобожденных джигита задержались, несмело подошли к ней, о чем-то спросили. Потом заторопились…«Ох, кажется, напрасно отпускаю я этих…» — подумалось Аблаю, но он тут же забыл об этом. Вспомнить ему пришлось через неделю, когда он убедился, что жестокость лишь загоняет ненависть внутрь и плодит таких врагов, которые сами не рождаются…А пока что нужно было браться за дело. Воспользовавшись тем, что Аблай не присоединился к газавату, кокандские эмиры захотели покончить с ним раз и навсегда. Право теперь было на их стороне. Никто из мусульман под угрозой вечного проклятия и смерти не вправе теперь помогать ему, хану Аблаю. Но в Казахской степи всегда были свои древние законы, которые оказывались сильнее приказов наставников веры. Вот и сейчас большинство родов Большого жуза скачет со всех сторон под его знамя, несмотря на истошные призывы со всех минаретов Коканда, Бухары и Самарканда.— Эй, Турумтай-шабарман! — крикнул Аблай.К нему подлетел самый расторопный его гонец со светлыми глазами и ярко-рыжими бровями:— Слушаю, мой повелитель-хан!— Снова скачи в аулы родов джалаир и поторопи их. Скажи, что как бы после кокандских эмиров не пришла пора биев-джалаировцев!..— А если будут молчать?— Вот моя плеть… Брось им ее тогда и скачи назад!Гонец ускакал.Все оживленней становилась степь. Отсюда, с возвышенности перед горами Казыкурт, она была видна на добрых сто верст вокруг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104