— И насколько давно? — Саймон в гневе вскочил на ноги.
— Некоторое время. Ты должен понимать, что я всегда… интересовался делами моей жены. И давно понял, чем она занята.
— Что ты хочешь сказать? — завопил Саймон.
— Манипуляциями. Она строит козни, дорогие мои. Алисия тянет за веревочки, а ты, Саймон, и твой сын Том дергаетесь, кланяетесь и выполняете все предписанные ею движения.
— Докажи. — Саймон внимательно следил за отцом. — Ты знаешь все обвинения, выдвинутые против тебя. Ты знаешь, что говорили о тебе многие годы. Докажи, что они не правы, что все было иначе. — Он указал на манускрипт.
— Это сделать нетрудно, — сказал Питер Лайтоулер. Он взял стопку бумаг. — Забудем об этом на мгновение. Вспомним о самом недавнем предательстве. Насколько я понимаю, Том, Алисия так и не сказала тебе, кем был твой отец, хотя она всегда знала это. Она не объяснила тебе, что является твоей бабушкой. Она позволила тебе расти в невежестве и бедности. Не надо думать, что Лоре Джеффри это давалось легко. Конечно же, нет. Но оставим на миг прошлое. Четыре дня назад Алисия прислала тебя сюда и бросила — без малейшего представления о том, что здесь происходит. Она свела тебя с отцом и ничего не сказала!
Том молчал. Отрицать было нельзя. Алисия скрыла от него многое, усложнив этим знакомство с Кейт и Голубым поместьем.
— Но почему? — прошептал он. — Почему она сделала это?
— Она хотела, чтобы ты написал историю дома. И этим ты и занят, правда?
— Да.
— Так вот, Том. Мой внук Том. Позволь мне сказать тебе одну-единственную важную вещь. А потом можешь решать сам… Голубое поместье полно нечистой силы, ты это знаешь. Всякий мужчина, который жил в этом доме, не испытывал по этому поводу даже малейших сомнений. Здесь поселилось зло, потому что дом задумывали, строили и населяли женщины, мечтавшие свести счеты. Женщины, ненавидевшие мужчин. Таких можно звать ведьмами. Запомни это: дом другого не знает. Он помнит ненависть Розамунды к ее мужу, отвратительному Альфреду. Он был мерзавцем. Я в этом не сомневаюсь. Неистовый ханжа, ревнующий к славе своей жены. Она правильно поступила, расставшись с ним, никто не винит ее в этом. Только дело этим не кончилось… Дом этот представляет собой памятник ненависти Розамунды и ее страху перед мужчинами. И эта ненависть распространяется на всех нас, кто сидит сейчас вокруг стола, в сердцевине этой… испытательной площадки, которой является Голубое поместье. — Он указал на манускрипт. — Мне незачем читать его, я знаю, что в нем написано. Но я прошу тебя помнить: у этих женщин были причины жаловаться на мужчин. Не стану отрицать этого. Многие женщины в тот или иной момент своей жизни могут утверждать это. И Альфред, и Родерик, и я вели себя достаточно скверно. Я, например, к собственному позору, анонимно звонил в этот дом, пытаясь переговорить с Кейт. — Он задрал подбородок, словно они могли обвинить его. — И не стану отрицать, что мои друзья, мои слуги, мучили Рут аналогичным образом… Но вот этого мы не делали! — Он хлопнул пачкой бумаг по столу. — Все было совсем иначе. Дом преувеличивает, как кривое зеркало искажает события и эмоции! Конечно, ты тоже ощутил это!
Он оглядел стол. Том, младший, прятал голову в руках, локти его опирались на стол. Саймон смотрел на отца с интересной смесью ненависти и надежды. Физекерли Бирн, только что листавший сборник стихов, опустил книгу. Он не был растроган. Эти звонки и расстройство Рут он помнил чересчур ясно.
Взгляд Лайтоулера остановился на нем.
— Ну а вы, садовник, человек посторонний. Но вас тоже затянуло сюда — да-да, — хотя в ваших жилах не течет даже капли этой проклятой крови.
— Вы кое о чем забываете. — Бирн посмотрел ему в глаза. — Рут умирает, Розамунда, Элизабет и Элла мертвы. Вы обвиняете людей, не способных защитить себя перед нами.
— Вы не знаете всего. Вы жестоко ошибаетесь, по крайней мере в одной части вашего заявления. Сам дом является доказательством моей правоты! — Лайтоулер впервые возвысил голос. — Посмотрите на доказательства! Они вокруг вас. — На мгновение он умолк, и они сконцентрировали свое внимание на Голубом поместье.
Сделалось едва ли не темно. Окна и двери были прикрыты зелеными живыми ветвями. Обступивший поместье лес не позволял шевельнуться в нем даже воздуху. В доме запахло грязью, сыростью и тленом. В коридорах первого этажа стало темнее, чем ночью. Они уходили в другие крылья дома черными тоннелями, пробуравившими сердце живого организма.
Над ними царил страх. Сломанные перила бросали острые зубастые тени на потолок. Из длинного коридора доносился сквозняк, подобный дыханию огромного зверя… кислому и вонючему дыханию плотоядного зверя.
В доме не было ничего свежего и здорового. Пятна, оставленные ремонтом, крашеная дверь в ночлежную, полированный буфет в холле, причудливая резьба — все было покрыто пылью; источенное червем дерево растрескалось.
— Представьте себе другую версию событий — более привычную для меня. — Питер Лайтоулер посмотрел на стол, на бумаги, полные слов, историй, слухов и сплетен. — Без сомнения, здесь написано, что Родерик самым жутким образом обошелся с сестрой. Разве не так?
Он поглядел на Тома. Тот кивнул, бледный и несчастный.
Лайтоулер продолжал, не отрывая глаз от лица Тома.
— Предполагаю, он изнасиловал ее. Здесь всегда поговаривали о некоем тайном преступлении, обвиняли, но никто ничего не мог доказать… Хорошо. Конечно, Элизабет ревновала к своему брату Родерику, симпатичному, популярному и богатому. Их разделяло десять лет. Как могли они стать друзьями, в особенности при жестких требованиях образования и стиля тех дней?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117