Начальство же упорно доказывало невозможность пускать по колее эти коробки с заразой. Пришли жандармы, тупые, жестокие, выбросили паломников из вагонов и погнали их в медицинский карантин.Тогда высокая фигура Герасима появилась перед толпой:— Братья! Снова нечистая сила задерживает нас, не пускает к нашему спасителю Иннокентию. Не поддавайтесь на уговоры, а то вас покарает бог.Осатанелая толпа дико взревела и бросилась на жандармов. Передний свалился с разбитой головой. Снова заработал телеграф. Мчались по проводам тревожные, путаные слова о сопротивлении богомольцев. И в ответ пришло распоряжение из Петербурга: «Препятствий не чинить. Религиозных стремлений возбранять нельзя. Пропустить молящихся к цели».Катинка, одна только и умевшая разговаривать с начальством о «следовании неизвестных паломников», каждый раз ходила к начальству и каждый раз возвращалась, проявляя все меньше и меньше интереса ко всему, что здесь происходило. Отупела. Смерть ходоков уже почти не доходила до сознания, и она безразлично смотрела на трупы, которые выносили из вагонов. И только на время очнулась от этого безразличия, когда почувствовала острый зуд кожи. Подняла юбку, посмотрела на грязно-красные ранки в паху и по животу и с холодным безразличием заключила:— Шанкр… Сифилис…И так же безразлично легла на нары. Она уже больше не ходила к начальству. Лежала, даже не сознавая времени, только ощущала всем своим существом сильную, непреодолимую усталость. Хотелось лежать, лежать без движения. И даже лежа чувствовала, что устает все больше и больше и что ей пора…Вагон выстукивал на рельсах монотонную песню, и эта песня убаюкивала ее. Катинка уснула летаргическим сном, и сонную ее привезли на место. 9 Святой Иннокентий прибыл в Муромский монастырь в начале зимы 1912-1913 годов. Уезжая в ссылку, он не все показал своей пастве. Из вагона сквозь занавешенные окна выглядывало еще три пары глаз — самых молодых мироносиц Иннокентия — Анны, Химы и Горпины. А кроме этих трех, ехали две послушницы — молоденькие девочки, которым не пришло время вкусить благости Иннокентия, ибо даже он, сластолюбивый отец, считал преждевременным приобщать их к наивысшей святости божьих нареченных — ночевать с ним в его келье.Всю дорогу, от южной Бирзулы до глубоких снегов севера, смиренные жены ехали в отдельном вагоне и встречались с ним только на больших станциях во время пересадок. Да и то тихонько уходили в самый дальний угол и сидели там до отхода поезда.Только в тех местах, куда слух о нем дошел как далекий отзвук, и то только в административные кабинеты, Иннокентий решился переселить к себе одну Химу. Перед концом пути, на последней остановке, Иннокентий вышел из вагона, пересел на лошадей и вместе со «свитой» помчался в ближайшую обитель небольшого села у Онежского озера. Здесь он решил провести совет и устроить своих людей, пока станет известно, как примет их игумен Муромского монастыря. Прощаясь с женщинами, Иннокентий еще раз приказал не тратить времени даром, ибо если не удастся уговорить игумена, то придется начать осаду и принудить его.— Только вот что, — говорил Иннокентий, — бросьте свою бабскую натуру. Одна должна руководить, а не все. А остальным слушать ее. Этой одной будет Хима. Поняли?С этим он сел в сани и помчался в Муромский монастырь к грозному и требовательному отцу Меркурию — игумену, чтобы определиться под его надзор. Этого отца рекомендовали Иннокентию как очень требовательного и сурового князя церкви, настоящего инквизитора, безжалостного и немилосердного исполнителя приказов Синода. Иннокентий ехал к нему с тяжелым сердцем, его беспокоило, удастся ли поймать в свой невод руководителя муромской паствы или придется смиренно отбывать назначенное наказание и, кто знает, может, даже ликвидировать дело в Бессарабии. Тревожился, как примет его святой отец, в особенности свиту мироносиц, не известило ли светское и духовное начальство о багаже своего статного и нахального узника.Но, очевидно, слухи быстрее поездов и гонгов. Иннокентий еще не выехал, а отец Меркурий знал уже многое о своем новом узнике и теперь встретил его не очень сурово, хотя говорил с ним, нахмурив брови. Первое же знакомство заложило прочную основу будущего содружества. Отец Меркурий отнесся к нему благосклонно, держал у себя в келье более трех часов и только потом показал братии и познакомил с будущим товариществом. Вскоре мироносицы были при Иннокентии. Он поселил их под самыми стенами монастыря и получил разрешение проведывать своих «пестуемых чад». Чада, в свою очередь, легко могли попасть к отцу Иннокентию. В общем, в его жизни не многое изменилось по сравнению с Липецким. Даже проще стало, поскольку здесь «недреманное око» синодальное не так уж ощущалось, а администрация еще не успела понять ни того, что это за узник и как он может быть опасен формуляру, ни того, чем он может быть полезен карману, который в этом бедном крае проявлял все признаки упадка. Иннокентий часто бывал в городе, ездил в Никольское и возвращался оттуда с большими пакетами для своего туалета и стола. Часто ездили с ним и мироносицы. А потом оставались на неделю или две за городом, возвращались с таинственными лицами и запирались в келье у отца Иннокентия.Отец Меркурий ради формы иногда спрашивал, где и зачем был Иннокентий, но вскоре ему все стало ясно. Игумен понял, что этот инок обманул даже его прозорливость. Раньше в убогий монастырь, куда заточили Иннокентия, изредка забредала на богомолье какая-нибудь отчаянная бабка. Теперь же количество богомольцев все увеличивалось.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125