С землей получил Герасим и другое имущество и укрепился в хозяйстве. Не собьет его голота, которая по нужде лезет к нему из низов, из села Липецкого. А захочет Герасим — всегда припашет. Многие к нему долгами привязаны. Аренду за полцены отбывали, а то и просто на сиротских землях урожай снимал. Виноградник, сад завел — и во сне не приснится, какой хороший. Из-за Днестра привозил саженцы. Выхолил хозяйство, было чем похвастаться. Одно плохо — компании нет. Липецкие богачи не гостили у него, потому что он из-под самого носа рвал у них. Бедноту же собаки на усадьбу не пускали. Так один и жил на отшибе. Да и не любили гости Герасима. Не погостишь у скупого. А иной раз очень нужен Герасиму рядом человек: винца бы выпить, погутарить с ним, развлечься немного… Но больно уж убыточным оказывается все это.С недавних пор появился сосед… Синика — молодой бессарабец с женой, — он мог бы составить хорошую компанию. Только с парой лошадей пришел, но за год поставил хутор чуть ли не лучший, чем у Герасима, а ему на это понадобились многие годы. Сразу, будто из воды, росло все у Синики.Этот хозяин пришелся по вкусу крепкому Мардарю, Целый день, как и он, Синика ковыряется и хлопочет, а в гости не идет. Год прошел, а они только на поле и здоровались. Даже жены не заходили друг к другу. И хотел его в гости и боялся Герасим. В селе говорили, что Синика пасет на его земле. С тревогой слушал Герасим эти разговоры и со страхом смотрел на безмолвное жилище Синики, таившее в себе угрозу. Так миновал год в молчаливом ожидании. А на следующий год Мардарь первым зашел к Синике.— Здравствуйте, пан-хозяин! Год миновал и другой уж кончается, как поселились, а вот только первый раз к вам в дом вхожу. А вам бы первому полагалось на новоселье звать. Ну, да бог с вами, сам знаю, некогда нашему брату за хлопотами.— Ваша правда. Но хлопоты хлопотами, а хлеба-соли прошу отведать. Соседи ж мы, — приветствовал Мардаря Синика, не желавший первым заводить знакомство, хотя и жаждавший его на отдаленном хуторе.Знакомство понравилось соседям. Нашлись общие разговоры, близкие и понятные обоим стремления. А простора вокруг — не помешаешь друг другу. По соседству бедное крестьянство. Да и не захватишь все один, не подомнешь всех нищих под себя… Это поняли оба богатея и успокоились. За первым посещением — второе, а затем и Синика побывал в хозяйстве у Герасима и даже подсказал ему кое-какие новшества. Он давно повел свое хозяйство как настоящий помещик и обогнал Мардаря. Охотно учился у него Герасим, перенимал опыт.Соберутся, бывало, усядутся, свесят головы молча, а станут говорить — словно об одном думали. Один начнет, а другой уж его мысль заканчивает. Усмехнутся, запыхтят трубками, и поплыла беседа, как утка по воде. Только иногда замутится плавное течение мыслей, но быстро успокоится.— Спросить я вас хочу, сосед… — начал как-то Мардарь.— Пожалуйста.— Откуда вы, извините, приехали? Так вы мне этого и не сказали. Вижу — свой человек, а откуда — не знаю.Поднял Синика глаза на Мардаря.— Вот что, сосед… Хотите принимать меня в своем доме и сами у меня хлеб-соль по-соседски отведывать — чур, не расспрашивать.— Нешто и так! Пусть будет. Я и не очень интересуюсь. Как это говорят, в пост с поросенком не прутся, — согласился Мардарь.На том и сошлись. Да и подружились еще больше, чем вначале. Оба были одинаково жадные до хозяйства и оба молчаливые. В селе редко бывали, все больше в доме или по полю пройдутся и, словно коршуны с высоты, осматривают соседние поля. В город редко ездили. Разве что в Бирзулу — на базар за хозяйственными покупками. А возвратясь, снова залегали по своим берлогам, как два зверя, нацелившиеся на одну добычу.Впрочем, жили каждый своим. У Мардаря — обширное хозяйство и уже дети пасли отару, а у Синики — только он да жена. В доме веяло запустением. И ходил Синика нахмуренный, словно туча.Да и то сказать, неизвестно, почему человеку не везет: что ни роды — то похороны. Молодая жена, словно заколдованная злой ворожеей, рожала все мертвеньких. До седьмого месяца вроде шевелится, а там и затихнет. До восьмого доходит — родит мертвого. И что ни похороны — все молчаливей становился красавец Синика. Как грозовая туча на небе, было его мраморное лицо. Промеж глаз, словно змея, извивалась глубокая морщина, а брови, как стреха с перекосившейся хаты, надвинулись на горящие глаза. И чем больше думал, тем крепче брала за сердце тоска. Потому и приходил к соседу. Хоть на Мардаревых детишек посмотрит, коль своих не довелось иметь. Садился у края стола, тяжело опирался головой на пятерню да и застывал весь, как огонь в вишневой его трубке. А потом, будто со сна, откуда-то издалека обращался к Мардарю:— Беда, сосед… Ох, беда мне. Некому будет и хозяйство оставить.— Ай-я! Почему это?— Опять мертвенькое.— Ну?— Пропащая душа! — безнадежно ронял Синика запекшимися губами.И затягивал дойну. Тоскливо-щемящая мелодия переливается сначала будто где-то глубоко в груди, а потом выплывает, трепещет только на губах, вырывается непонятными словами. Голос его то стонет тихой, глубокой припрятанной тоской, то отчаянно вскрикивает, будто от нестерпимой боли, то звенит умоляющими нотками, то взмывает в отчаянном протесте. Синика то съеживается, уходит в себя, то уносится затуманенным взором куда-то ввысь вместе с жалобно-плачущими звуками чобаняски. Забывал подчас, где он, и, заслоняя Герасима Мардаря, перед ним страшным призраком вставало его несчастье. Вперив в него очи, изливает Синика поток своей боли, свое горе, свои невысказанные жалобы. Это жалобы ущемленного собственника, в них — суетность забот о своем богатстве.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125