Слепой и одноногий слушали, затаив дыхание: в этом рассказе они узнавали своего капитана, для которого не было ничего невозможного, который и после смерти стоял за своих друзей.
— И семь товарищей были помилованы? — шёпотом спросил слепой.
— Э-э, чепуха, — ответил моряк. — Это же было слово патрициев. Я совершенно не понимаю, как Штёртебекер мог им поверить. Даже палач был обезглавлен.
— Палач? — недоверчиво спросил одноногий. — Как же так? Почему?
— Да, да, его — последним! По требованию ратсгеров!
— Не понимаю! — пробормотал одноногий.
— Один из высоких господ, говорят это был бургомистр Краман, спросил у палача, не устал ли он. Тот не моргнув глазом ответил, что у него ещё хватит сил, чтобы отрубить головы хоть всему магистрату города. Это напугало ратсгеров, и они тайком сговорились с его подручными. Когда с последним пиратом было покончено, подручные палача схватили своего мастера и отрубили ему голову. Так завершилась эта бойня… Да, да, с большими господами шутки плохи!
Они стояли на пустынном полуострове неподалёку от гавани. Позади лежал окружённый стеной город с его башнями, перед ними — водная гладь гавани с коггами и плотами. Маленькие рыбачьи лодки бороздили бесчисленные рукава Эльбы. Инвалиды попросили точно указать им место, где стоял эшафот. Наступила минута молчания. Когда моряк хотел продолжить рассказ, они и ему сделали знак помолчать. И только тут он догадался и спросил:
— А вы не бывшие товарищи Штёртебекера?
Слепой вздрогнул. Но одноногий тотчас же ответил:
— Да! — И дал моряку золотой.
Они договорились на следующий день снова встретиться «У людоеда».
Но этим же вечером слепой и одноногий ушли из города, опасаясь предательства.
В Голштинии, Мекленбурге, на Эльбе, Везере и Эмсе в начале пятнадцатого столетия хорошо был известен народу слепой певец. Там, где он появлялся, собирались мужчины и женщины, юноши и старцы, и слушали его песни.
Поводырь слепого, человек с деревянной ногой, играл на флейте. Под её мягкие заунывные звуки слепец пел баллады о штормовом море и боевых походах пирата Клауса Штёртебекера — врага богачей и друга бедняков, который помогал угнетённым и преследовал угнетателей, который боролся за справедливость и жестоко восставал против несправедливости, который не терпел никаких различий между высшими и низшими, который любил народ как никто другой и, будучи уже на эшафоте, хотел чудом спасти от смерти семерых своих товарищей, но и мёртвым он был ещё раз обманут патрициями.
Затаив дыхание, слушали бедные крестьяне певца и запоминали его баллады: ведь они звали к восстанию против несправедливости и самоуправства господ.
Скоро эти песни стали передавать из уст в уста, и пошли они по деревням и землям, зазвучали в вечерние часы в крестьянских хижинах. Они находили дорогу и в дома ремесленников и горожан, стонущих под гнётом патрициев. Матери, пугая непослушных детей, говорили:
— Подожди, вот придёт Штёртебекер, он тебя накажет!
Мужчины в спорах бросали:
— Клянусь мечом Штёртебекера, я говорю чистую правду!
На улицах городов мальчишки играли в «Штёртебекера» и с остервенением били стекла в окнах безжалостных кремеров.
… В первый день пасхи 1410 года слепой и одноногий приплелись в Штральзунд. Звонили колокола. По улицам прогуливались празднично разодетые горожане. В кирхе святого Николая шла пасхальная месса. Ремесленники дружными рядами направлялись к рыночной площади. После всех ударов судьбы и жестоких поражений трудящиеся горожане, ремесленники стали хозяевами в своём городе. Объединение ремесленников избирало ратсгеров. И не было никаких грабителей вульфламов, оспаривающих их права. Они сами научились давать отпор своим врагам. В этот солнечный пасхальный день они радовались праздничному звону колоколов и своей наконец-то завоеванной свободе.
Слепой и одноногий, оба уже очень дряхлые, бродили по улицам города, по ратушной площади, побывали в гавани, у восточных ворот и наконец подошли к кирхе святого Николая, куда стекался весь народ. Они остановились у больших дверей и смотрели на идущих мимо них радостных, возбуждённых людей.
Какая-то женщина в изорванном платье, с всклоченными нечёсаными волосами, с почти прозрачными костлявыми руками стояла на коленях. Рядом с ней — две девочки. Жалобно причитая, женщина просила:
— Люди добрые, подайте нищей богачке!.. Подайте нищей богачке!..
— Спроси, кто эта женщина, — шепнул слепой одноногому.
— Подайте нищей богачке!.. Люди добрые, подайте нищей богачке!..
Одноногий расспросил горожанина и повернул к своему товарищу бледное лицо: нищенка была вдовой Вульфа Вульфлама, того, который когда-то застелил улицы от своего дома до кирхи святого Николая английским сукном, чтобы не запачкались её позолоченные свадебные башмаки. Самая богатая в городе, она стала самой бедной и жила с двумя своими дочерьми подаянием.
Слепой поднял голову и повернулся в сторону, откуда доносились просьбы о милостыне: «…Вульф Вульфлам? Чудовище, превратившее его в слепца? Тот, кто грабил жителей города и колесовал ратсгера Хозанга? Вульф Вульфлам… Он уже наказан… Горожане свободны. Над ними больше не занесён кулак никаких вульфламов».
Он снова услышал мольбу:
— Подайте нищей богачке, милостивые горожане!.. Подайте нищей богачке!..
Слепой шагнул к женщине, порылся в своей суме и вытащил несколько монет:
— Вот, госпожа, возьми!
Женщина на коленях подползла к нему.
— Спасибо тебе, добрый горожанин, — проскулила она. — Тысячу раз спасибо!..
И она опять отползла к дверям кирхи и снова затянула своё:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52