Отличная штука. Хороши были и стрелы из крепкого дерева с массивными железными наконечниками.
— Можно мне выстрелить? — спросил Клаус.
— Только, когда появятся пираты, — смеясь, ответил оружейник. — А пока пусть повисит здесь. Для стрельбы по бакланам это слитком шикарно.
— Как тебя зовут? — спросил Клаус.
— Меня называют Старик Хайн.
— Это пираты тебе отрубили руку?
— Нет, реей оторвало.
Скоро Клаус познакомился со всем экипажем: вечно пьяный капитан Хенрик с водянистыми голубыми на выкате глазами и косо прилепленным мясистым носом; любимец команды, швед по происхождению, старый рулевой Свен — рослый, необыкновенно усердный и немногословный малый; олдермен Штуве, отвечающий за порядок в кубрике, — изрядный плут, готовый угождать начальству и покрикивающий на тех, кто ниже его рангом.
Священника Клаус видел редко, тот большей частью находился в своей каюте и покидал её только, чтобы, поднявшись на корму, подышать воздухом да посмотреть на море. Зато цирюльник Лоренц появлялся то тут, то там, осматривал бочки с водой, стоящие при входе в кубрик, резал бороды, волосы и чирьи; его обязанностью было следить за чистотой и здоровьем команды.
«Санта Женевьева» проходила Грейфсвальдскую бухту. Клаус, свободный от вахты, стоял на бушприте и вглядывался в далёкий остров. Серое небо было затянуто облаками, и волны, длинными однообразными валами накатывающиеся на судно, были совершенно такими же серыми, только гребни их иногда посверкивали белой пеной. Черно-белые бакланы стремительно кружили над волнами, то споря в скорости с ветром, то вдруг на минуту замирая в воздухе с неподвижно распростёртыми крыльями.
В кубрике сгрудились матросы и тянули припрятанный бренди. Киндербас стоял на карауле у входа, чтобы никто из обитателей кормы не застал их за этим занятием. Молчание Штуве было куплено за пару стаканов. К тому же и на корме выпивали бренди не меньше.
На марсе грот-мачты сидел матрос Бернд Дрёзе, самый сильный человек на борту. Ему ничего не стоило перетащить на себе с борта на борт большую бочку с водой или одному управиться с главной реей. Вахта в этих водах была ответственной: берега острова Рюген стали излюбленным пристанищем пиратов. Чтобы не быть застигнутым врасплох, Старик Хайн даже установил на палубе «думкёне».
Штуве был у руля, и Клаус стоял рядом с ним, внимательно наблюдая, как он справляется с румпелем.
— Они уже напились? — спросил Штуве.
— Не знаю.
Штуве было около сорока; среднего роста, с необыкновенно широкими плечами, причём левое чуть ниже правого. Ровно подстриженная со всех сторон, чёрная как смоль борода вокруг узкого лица и маленькие тёмные глазки под нахмуренными бровями очень соответствовали его мрачному угрюмому нраву.
— А я уже стоял на руле, — сказал Клаус.
И он не лгал, ему часто приходилось водить боты по Эльбе. Разумеется, это были небольшие боты, но все же он справлялся и надеялся, что когда-нибудь и ему доверят румпель.
— Cui bono, — сказал корабельный старшина.
Это выражение он применял во всех случаях жизни. Он огрызался «Cui bono?» — «Чего надо?» Когда ему было хорошо, он этими же словами подтверждал своё хорошее настроение. «Cui bono», — говорил он, если хотел сказать: так держать или — все в порядке!
Когда ветер немного утихал и наступали спокойные минуты, какие случаются на море и в штормовую погоду, становилось слышно, как в каюте храпит капитан.
— Этот тоже готов, — пробормотал Штуве, и в его словах прозвучала неподдельная зависть.
Вышел священник, поплевал за борт и возвратился в свою каюту. Вскоре они услышали, как там упала бутылка. Этот звук привлёк внимание Штуве.
— Постой на руле, — сказал он, — я скоро вернусь.
Он пошёл, и Клаус ухватился за огромный румпель.
…Сердце его стучало, как молоток. Голова сначала чуть не раскалывалась, но вскоре кровь отхлынула от неё. Расставив ноги, он стоял неподвижно, словно окаменев. Движения его руки слушалось огромное судно; он был рулевым. Юноша взял чуть-чуть к северо-востоку, и тотчас же когга приняла немного в сторону, ещё удобнее став к ветру, паруса её наполнились сильнее, скорость увеличилась. Гордо и весело посматривал Клаус на вздувшиеся паруса. И радость наполняла его: кровь словно пенилась и кипела, и все тело горело, как в огне. Он в море! Он стоит у штурвала! Он несётся быстрее ветра! Он — кормчий такого большого корабля! В эти счастливые часы он думал обо всех, кто когда-то был дорог его сердцу и о ком он забывал порой в этом круговороте событий. Теперь они были тут, с ним, они радовались вместе с ним.
Штуве не приходил. Быть может, он уже валялся пьяный в кубрике. А Клаусу это было и на руку: он готов был и день и ночь стоять у руля. Он опять попробовал повернуть румпель, взял ещё к северо-востоку, потом прямо на восток и был в восторге, чувствуя, как судно послушно его руке.
Темно-красный шар солнца расплылся в огненное пятно и исчез в сумеречном море, а Клаус все стоял и стоял у руля. Вышел Свен. Он даже опешил, увидев Клауса у руля. Тяжёлыми шагами поднялся он по трапу на верхнюю палубу. Клаус почувствовал взгляд его на своем лице, на руках, затем взгляд этот скользнул вперёд, потом вверх, на полные ветром паруса. Корабль шёл ровно и верным курсом.
— Где олдермен?
— Я его сменил.
— Мог бы подождать, пока его сменю я, — проворчал Свен и взялся за румпель.
Клаус пошёл.
— Что, ты бы не прочь вести корабль, а? — крикнул ему вдогонку Свен.
— Ещё бы! — с радостью отозвался Клаус, потому что в этом вопросе он услышал и признание.
На носу судна расположились изрядно выпившие матросы и дивились на Берндта Дрёзе, который развлекался, хвастаясь своими мускулами, — скручивал железо толщиной в руку и снова распрямлял его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52