!Захария угадал — и властный голос, и вопросительный тон подействовали. Он не утверждал, не предавал Пенкова, и не отпирался сам, как бы стал отпираться виноватый. И на поднявшийся гул голосов:— А ты сам скажи!— Василья! Василья к ответу!Захария чуть отступил, давая место воеводе, и Василий Никифоров, бледный, вышел на вечевое крыльцо. Захар еще попятился, из-за спины Пенкова показывая на него руками.— Василья, Василья! — ревела толпа.— Тише!Как-то враз наступило безмолвие. И в страшной тишине Овин произнес:— Скажи, Никифорыч, Богом святым правду: целовал ты крест в службу князю великому?Соврать бы Василию, но он лишь оглянулся потерянно, страшное:«Знают!» мелькнуло в голове, спутав все мысли. Забыв спросить Овина о том же самом, он повернулся к толпе, и бледность и растерянность сказали всем все прежде, чем он раскрыл рот. Уже кричали Пенкову:— Переветник! Был ты у великого князя, а целовал ему крест на нас!Срывая голос. Василий пытался перекричать толпу, объясняя:— Целовал я крест великому князю на том, что мне служить ему правдою… И добра! Добра мне хотети ему! А не на государя своего Великий Новгород, ни на вас, на свою господу и братию… Братья!Никифоров кричал, уже не в силах перекричать толпу. Голос его жалко сорвался, бессильный, и потонул в остервенелом реве.— Шкуру спасал!— Шухно!— Падло!— А мы?!— Преже откупались серебром, теперя головами нашими!— Полно баять, тащи его!Струями пробиваясь сквозь толпу, лезли озверелые горожане, доставая из-за поясов топоры. Овин, расширенными глазами усмотрев ринувшихся мужиков, нырнул спиною в дверь вечевой избы, захлопнул ее за собою, схватил Кузьму, по-прежнему пластавшегося вдоль стенки, подтолкнул Василия, сына Кузьмы, и поволок обоих к заднему выходу.— Не пробитьце! — безнадежно простонал Кузьма.— Скорей на мост, в Софии переждем! — крикнул Захария.Его узнавали, чьи-то руки цеплялись за ворот, за рукава опашня. Рыча, Овин отталкивал их, лез вперед, не оборачиваясь и не чая, что там, за спиной, где прорезался короткий, высокий визг, уже не человеческий предсмертный вопль Никифорова, тотчас перекрытый чавканьем ударов и слитым ревом площади.Рысью все четверо — трое бояр и слуга пробежали по Великому мосту.— Ну!.. — утираясь, говорил Захария, когда уже взбирались на холм, к Детинцу. — Кажись, спасены!Слугу он тотчас отослал домой:— Лети, пробейся как ни то! Ивану скажи, пущай бежит без оглядки! Два бы дня переждать хотя, покуда утихнут! *** Марфа в это время была в толпе, на площади. Ее затолкали совсем.Окинф с Романом и Иван Савелков старались как ни то оградить Борецкую.— Убьют Василья! — крикнула Марфа, видя, что мужики кинулись к вечевой ступени. Она закрыла глаза на миг, когда Пенкова поволокли с крыльца, размахивая топорами.— Что ж вы-то, господа мужики! Иван! Окинф! Кто-нибудь! Овин же всему причина! Скажите, уйдет опять!Роман Толстой стал яростно пробиваться вперед, но его уже опередили.Неведомо кто, издали не разобрать было, поднявши топор, кричал с крыльца:— Василья мы порешили, мужики! А кто первый поехал на суд московский, кого вечевой дьяк Захар завсегда слушает? Кто всему делу коновод?!— Кто?— Кто! Захарья Овин, вон кто! Он и Василья оговорил, чтобы самому отпереться! А они с Кузьмой и послов посылывали отай! Боле некому!— Овин, Овина давай!— Где он, веди сюда!— Утек! Через Великий мост в Детинец кинулся! Не давай уйти! За ним!Бей набат!Толпа повалила на Великий мост. Вверху, на вечевой звоннице, запрыгали люди, и стал раскачиваться тяжелый язык колокола. Вот раздался первый, еще неторопливый удар, второй, третий. Колокол бил все чаще и чаще. Мотаясь под ним, четверо мужиков изо всех сил раскачивали-торопили кованое било.Сейчас по зову всполошного колокола ринутся со всех сторон к Детинцу из всех пяти концов черные люди, — только бы Овин не успел уйти!Слуги жались к тыну. Толпа неслась мимо, обтекая маленькую кучку бояр. Суровые глаза Марфы смотрели ей во след. Подъехавшему на коне дворскому она коротко приказала:— Скачи на Досланю, Ивана Пенкова предупреди! Пущай в Хутынь скачут, тамо переждут! Скажи, отца убили ни за что, Захар оговорил.Дворский поскакал за толпой.«Вот оно! — думала Марфа. — Народоправство новгородское! Страшно оно.А праведно. По сердцу решают, не от ума, не с хитрости!»Толпа на той стороне Волхова окружала Детинец. *** С откоса, оглянувшись еще раз, Овин почуял, что дело неладно.— Скорей!Спорым шагом они прошли сквозь башню.— Ворота затвори, дурень! — приказал Овин мордатому владычному охраннику. Стражник со скрипом начал запахивать тяжелые створы.— На засов заложи! — прикрикнул Овин.— Теперь к владыке!Дело решали минуты. Трепещущему служке, а потом вышедшему к ним ключнику Феофила Овин, усмехнувшись, грубовато велел:— Зови владыку! Пущай спасет нас, в Софию ли запрет, переждать нать!Чернь расшумелась!За тяжелою дверью началась какая-то пря, и вдруг вырвался взвизгивающий голос Феофила:— Я не посылывал! Меня самого убьют!Гулкие удары послышались от речных ворот. Овин дернул дверь, она не поддалась. Потом открылась, ключник появился с несколькими холопами:— Владыка Феофил принять не может! — заносчиво возгласил он. Спорить уже было некогда. «Бежать?» Овин прислушался.— С Людина конца тоже окружают! — безнадежно подтвердил Василий Кузьмин.Спасения не было. Овин остановился на крыльце, как затравленный матерый волк с седой щетиною на загривке, толстыми лапами и страшною ощеренной пастью, еще сильный, но уже обреченный на гибель. *** Иван, как ни тянул Потанька, не был на вече. Не хотелось попусту толкаться в толпе. Давеча по домам ходили, всем было сказано:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173