Вот так и у Веры.
Это в какой-то мере убедило Нину Николаевну.
* * *
В один из дней недели капитан Сергиевский и Юра на машине Польщикова слетали в дивизию, в которой числился Юра.
Там Юре вручили медаль «За отвагу».
Теперь, возвратясь с наградой, Юра никак не хотел расставаться с армией, с фронтом. Лишь обещание отца устроить его в суворовское училище, об открытии которых по фронту ходили слухи, Юра согласился поехать на лето в Княжино.
В последнее воскресенье Нина Николаевна, Юра и Дуся в сопровождении Ирины Сергеевны тронулись на машине в путь.
Яков Иванович провожал их до автострады. Там Нина Николаевна, прощаясь, попросила:
– Яша, береги себя и для детей и для меня. Верушку обними и поцелуй… Жаль, очень жаль, что я ее не увидела. Чувствует мое сердце, что с ней что-то неладное…
Яков Иванович стоял до тех пор, пока машина не скрылась за рекой Вопец.
Валентинова ехала с ними до Москвы. На вокзале она взяла все заботы о билетах на себя. Посадила их в поезд, а когда он тронулся, шла, помахивая платочком, рядом с окном вагона, в которое смотрели ребята, и, ускоряя шаг, в конце концов побежала. И если бы не кончилась платформа, она бежала бы и дальше.
Двумя неделями позже с этого же вокзала Карпов провожал Галину Степановну в Княжино и еще раз клялся ей в любви и верности.
Отправив Дусю, Ирина Сергеевна загрустила. Стала совсем на себя не похожа: молчаливая, угрюмая, замкнутая. Это стали замечать не только подчиненные, но и Железнов, Хватов.
Как-то Яков Иванович пригласил ее к себе в землянку, посадил на стул и спросил:
– Что с тобой, мать Ирина? Из-за Карпова? Не таись.
Ирина Сергеевна молчала, теребя платок. Потом чуть слышно ответила:
– Да… С ним все кончено… – и, склонив голову, продолжала: – Но меня грызет страшная обида, такая, что даже хочется мстить.
– Мстить? Что ты? Это на тебя не похоже.
– Конечно, я далека от мести. Но никак не могу заглушить в себе злобу на человека, который клялся в вечной любви, в вечной верности, которому я всем своим существом, сердцем и разумом верила. И вдруг все рухнуло – любовь, мечты, надежды… И если бы не дети, – Ирина Сергеевна отвернулась в сторону и потянула к глазам платочек, – то я, кажется, безрассудно ринулась бы в пекло боя.
Яков Иванович протянул ей стакан с водой. Она отхлебнула глоток.
– Для успокоения души давай попьем чайку, – и направился к двери, чтобы приказать Никитушкину подать чай, но Ирина Сергеевна его остановила.
– Не надо. Мне пора идти. Сейчас, – посмотрела она на свои часы, – меня ждут в автобате. – И, надев берет, вышла.
Почти тут же вошел Хватов. Он остановился в дверях и, как-то странно посмотрев вслед Валентиновой, обратился к Железнову:
– Ты знаешь, почему с ней такое творится?
Яков Иванович скрывать не стал и ответил прямо:
– Знаю.
– Я поражен, – приподнял плечи Хватов, – как он мог такое совершить?
На это Яков Иванович веско ответил:
– Значит, мог. В настоящей фронтовой любви, дружище, кроме клятв и заверений, навеянных чувством страсти, нужны – святая честность, верность данному слову и такая же, как и на войне, сила воли. Чего, видимо, в какой-то мере Карпову не хватило.
– А я полагаю другое, – возразил ему Хватов. – Он испугался, что жена испортит ему карьеру…
– Согласен. Но и в таком случае я прав. У честного и волевого человека, Фома Сергеевич, карьера любви не вышибет.
– И мы с тобой защищали эту любовь, – горестно вздохнул Фома Сергеевич.
– Да, защищали. Защищали потому, дорогой комиссар, что по-родному жалели Ирину Сергеевну и плохо знали слабые черты существа Карпова. А эти слабости сидят глубоко в тайниках души и познаются они либо в бою, либо, как видишь, при разрыве любви…
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Сталинградская катастрофа серьезно потрясла все слои общества фашистской Германии. Да не только Германии, но и ее союзников. Кое-кто – и в первую очередь Италия – стал подумывать о выходе из войны.
Чтобы предупредить распад фашистского содружества и поднять настроение своего народа и армии, Гитлер и его окружение, считавшие, что война еще не проиграна, решили летом 1943 года провести на Восточном фронте большое наступление. Для этого была избрана Курская дуга и разработан план «Цитадель».
10 мая на совещании в имперской канцелярии высших чинов армии и флота начальник штаба верховного командования вермахта фельдмаршал Кейтель, зная, что некоторая часть генералитета настроена против наступления, поставил вопрос: «Наступать или не наступать?» И отвечал словами Гитлера: «Мы должны наступать из политических соображений. В этом наступлении мы на голову разгромим главные силы Красной Армии, снова захватим стратегическую инициативу и наверняка добьемся изменений в нашу пользу».
План «Цитадель» таил в себе далеко идущие цели. Им намечалось двумя одновременно сходящимися ударами из районов Орла на юг и из Харькова на север окружить и уничтожить на курском выступе советские войска, а затем расширить фронт наступления, разгромить советские армии в Донбассе и, если все пойдет благополучно, ударить на Москву.
Руководство наступлением Гитлер возложил – с орловского плацдарма на командующего группы армий «Центр» Клюге, а с плацдарма севернее Харькова – на Манштейна.
Но для осуществления этого плана требовались громадные силы и средства, которых ни у генерал-фельдмаршала Клюге, ни у фельдмаршала Манштейна не хватало. И гитлеровское командование волей-неволей потянуло на Орел и Харьков войска откуда было можно – и из глубокого тыла и из-за границы. Но и этого оказалось недостаточно. И Клюге вынужден был снять часть дивизий из 3-й танковой и 4-й армий, стоявших против нашего Западного фронта, и бросить их на орловский плацдарм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142