– Дорог к нему нет. А тут, как назло, метель начинается. Васильеву одному не справиться. И в этом, Ирина Сергеевна, я полагаюсь на вас, хотя и знаю, что вы здорово измотались. Помогите ему. Подбросьте на машинах, а дальше, где машинами нельзя, на лошадях…
Валентинова слушала его внимательно и время от времени в знак согласия кивала головой. Когда Яков Иванович закончил, она сказала:
– Сразу же за полком Карпова нужно укреплять дорогу. Я возьму наших девушек, помогу мобилизовать местное население.
Валентинова предложила как раз то, о чем думал сам Железнов, и он невольно восхитился умом и энергией этой женщины. Когда она заговорила, он пристально взглянул на нее и подумал: «Такая может увлечь!..»
– Что вы, Яков Иванович, так подозрительно на меня посмотрели? – покраснев, спросила Валентинова.
– Ей-богу, ничего!
Однако Валентинова почувствовала, что Яков Иванович что-то недоговаривает, и решила сама рассеять его сомнения. Она встала у окна и выжидательно посмотрела на Железнова. Яков Иванович открыл дверь и сказал Никитушкину:
– С обедом мы сами справимся.
Никитушкин понял, что он хочет остаться с Валентиновой наедине, оделся и вышел из избы.
– Расскажите, Ирина Сергеевна, в чем дело? – попросил Железнов. – Говорите все, без утайки. Мы одни.
Валентинова вытащила из рукава платок и стала теребить его в руках.
– Мне не хочется иметь от вас, Яков Иванович, тайны, – волнуясь, начала она. – Я чувствую, что вы в чем-то меня подозреваете и даже упрекаете… Наверно, оттого, что Карпов относится ко мне…
– Что вы, Ирина Сергеевна!.. Я ни в чем вас не подозреваю, – встревожился Железнов. Ее прямота заставила его растеряться.
– Тогда простите меня, Яков Иванович! – Валентинова протянула ему свою горячую и влажную руку. – Но все же я должна высказать вам, что у меня сейчас на душе… Настроение у меня скверное… Это из-за недопустимого поведения Доброва… Я несколько раз порывалась поговорить об этом с вами или с Хватовым, но каждый раз себя останавливала… Вот вы мне сейчас сказали, что ничего плохого обо мне не думаете… – Она краем платка вытерла глаза.
– Что же у вас случилось с Добровым?
– Добров нехороший человек. Вначале он за мной принялся ухаживать, а потом, когда я наотрез отвергла его притязания, он сказал, что я так себя веду с ним потому, что я «пепеже» Карпова… Простите за это грубое слово!.. Его, наверное, выдумали такие люди, как Добров… Я тогда не выдержала и дала Доброву пощечину.
– Доброву? Пощечину? – переспросил Яков Иванович.
Ирина Сергеевна виновато кивнула головой. Наступило короткое, неловкое для обоих молчание, Валентинова уже раскаивалась, что заговорила: ведь теперь надо было рассказать все… а это было ей очень трудно. Наконец она справилась с собой.
– Теперь вы поймете, почему я так настороженно отношусь к тому, что обо мне думают, – продолжала она. – Мне иногда чудится, что вы тоже смотрите на меня с осуждением. – Валентинова со страхом ожидала, что Железнов сейчас подтвердит ее слова, но он продолжал молчать… – Но это неправда! Разве это может быть? Вы видели, конечно, как я иногда волнуюсь за него. Вам могло показаться, что я люблю его. Но ведь я также волнуюсь и за вас, и за Фому Сергеевича, и за этих славных ребят – Кочетова, Груздева и Подопригору!.. Все вы мне теперь дороги!.. Ведь у меня никого близких нет… Так не думайте обо мне скверно!
– Никто о вас так не думает, Ирина Сергеевна, – стараясь ее успокоить, сказал Железнов. – Но должен вам сказать: я против подобных связей. Они к хорошему не приведут. – Он сам поражался бессвязности своей речи. – Но о вас я ничего такого не думаю…
– Спасибо! От всей души спасибо, Яков Иванович! – проговорила Ирина Сергеевна. Ее ресницы заморгали, губы дернулись. Она отвернулась и снова вытерла слезы. – Ведь я жила хорошо, у меня был муж, дети, и вдруг я всего лишилась и осталась одна. А ведь смысл моей жизни был в них! Так поймите, могу ли я оставаться одна, наедине со своим горем? Могу ли жить, не делясь ни с кем своими переживаниями и невзгодами, не встречая сочувствия?.. Если бы не этот страшный круговорот войны, когда нет времени для сна и отдыха, я бы, наверное, сошла с ума… И вот здесь, на фронте, встречаешь человека, который тебя понимает, который не претендует на такие отношения, как Добров, и своим теплым участием стремится облегчить горе…
– Но ведь это может привести к настоящей любви?
Неожиданно для Железнова Ирина Сергеевна ответила на вопрос решительно:
– Ну и что же? Что здесь позорного? Ведь это будет любовь, а не просто мимолетная связь…
Яков Иванович удивленно посмотрел на Валентинову: он как бы увидел ее в новом свете, и она показалась ему необыкновенно привлекательной и еще более женственной.
Ирина Сергеевна опустила голову и шагнула к порогу.
– Если бы вы знали, как мне тяжело… – не оборачиваясь, прошептала она.
Скрипнула дверь, дробно затопали валенки, и из-за перегородки послышался голос Никитушкина:
– Эх, опять все остыло!.. Что же вы, Ирина Сергеевна?..
Ирина Сергеевна вздрогнула, обернулась, и на ее лицо появилась такая теплая, милая улыбка, что Яков Иванович невольно подумал: «Трудно, наверно, Карпову. Ведь эту женщину нельзя не любить!»
– Прости, Никитушкин! Заговорились и забыли, – ответила Валентинова и поспешила за перегородку.
Яков Иванович подумал о Карпове. Он представился ему не таким бирюком, каким знал его до сих пор, а мягким, душевным, сумевшим понять в женщине что-то очень важное. «Когда это все с ним случилось?» – спросил он сам себя.
Сидя за столом, Валентинова улыбалась, рассказывала о своих делах и ни словом больше не коснулась того, о чем они говорили раньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148