– Что вы! Что вы! Вы ведь гостья!
За столом Ирина Сергеевна рассказала Вере о своем горе:
– Единственная у меня цель – найти ребят. Я живу сейчас только ради них… И даже в мыслях не допускаю, что они погибли… Работаю очень много. Иначе бы меня тоска загрызла…
– Смотрю я на вас, Ирина Сергеевна, – сказала Вера, – и мне представляется мама. – Вера взяла письмо и развернула его. – Работает на заводе. Ударница! На доске Почета вывесили ее фотографию… Я маму не узнаю…
– Ты просто не знала свою маму…
– Может быть… Но теперь я ее хорошо понимаю… У нее есть потребность приносить пользу. Так и должно быть у всякого, кто считает себя настоящим человеком. Ужасно, что есть еще люди, которые этого не понимают. Вот мама пишет, что с нею туда приехала из Белоруссии молодая, здоровая женщина, какая-то Карпова Галина Степановна. Она думает только о том, чтобы сберечь свою красоту, и из-за этого не хочет работать…
– Карпова? Из Белоруссии, говоришь? – перебила ее Валентинова и спросила с тревогой: – А ты ее знаешь?
– Нет, не знаю.
– Прочитай мне, что о ней написано.
Вера передала Ирине Сергеевне письмо, и она сама прочитала все, что говорилось о Карповой. «Что это: совпадение фамилий или она действительно его жена? – подумала Валентинова. – Может быть, именно поэтому он говорит о себе: „Семейный, но одинок…“ Такой мужественный человек, а жена – пустышка…»
– Ну и бог с ними, с такими женщинами, – сказала Ирина Сергеевна. – Мы должны гордиться, что на них не похожи! Мы не сумели сохранить своей внешности, но зато в войну стали душевно богаче…
– Что, что вы, Ирина Сергеевна? – спросила Вера, почувствовав что-то необычное в ее голосе.
– Ничего, дорогая… Это я, Верунчик, просто так…
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Дверь землянки открылась. Ворвавшийся ветер сбросил со стола листы бумаги и разметал их по полу. Вера собрала бумаги, положила на место. «Наградной лист», – прочла она на одном листе, и ее взгляд невольно остановился на имени того, кто стоял первым в списке. К ордену Красного Знамени представлялся Кочетов Николай Остапович. В углу листа была приколота записка, подписанная Хватовым: «Яков Иванович, листы просмотрел, – говорилось в записке. – Все достойны награждения. Следовало бы представить нижеуказанных товарищей к офицерскому званию. Они этого заслуживают». И в этом списке первой тоже стояла фамилия Кочетова.
Взяв несколько наградных листов, Вера села на кровать и, опершись локтем на подушку, стала читать реляции. Она читала их с интересом и восхищалась подвигами этих людей. Все они казались ей необыкновенно храбрыми и бесстрашными.
Невольно ей представился образ Павла Корчагина, мчавшегося на коне в самое пекло сражения… Он скрылся в дыму, и сразу же там загрохотали снаряды.
Задремавшая было Вера в испуге открыла глаза. В комнате было уже темно.
– Вера, ты здесь? – услышала она голос отца. И стены землянки заколыхались от колеблющегося света зажженной им спички. – Поспала?.. Вот и хорошо. Теперь весь вечер проведем вместе. Сейчас обедать будем… – Он подошел к столу и зажег керосиновую лампу.
В землянку с тарелками в руках вошел Никитушкин.
– А я нарочно вас не будил, – сказал он. – Уж очень крепко спали.
Яков Иванович вымыл руки и сел за стол против Веры.
– Я тебя сразу не спросил: что же ты думаешь теперь делать? Опять летать?
– Нет, – сказала Вера и оперлась руками на спинку стула. – Летать, папа, я теперь не могу… Но хочу так же, как и все, защищать Родину…
– Может быть, тебе вернуться в институт? – спросил Яков Иванович. Он говорил спокойно, а у самого все перевернулось в душе – бедная девочка, война уже покалечила ее… Как бы хотелось ему вновь увидеть ее маленькой, взять на руки, успокоить, уберечь…
– Нет, в тыл я не хочу. Понимаешь, папа, как бы тебе сказать… Не могу я жить на свете, если не буду защищать свою страну… Я знаю, ты, как отец, хотел бы мне сказать: «Не смей больше воевать, дочка». Ты так и говоришь, но только более осторожно, хочешь уговорить меня вернуться в институт… Но я уже не та Верушка, что была там, в Белоруссии, даже не та, что была в Москве…
– Какая же ты теперь? – спросил Яков Иванович, приглядываясь к дочери и не узнавая ее.
– Теперь я такая же, как и ты, – фронтовичка! И пока хоть один фашистский солдат будет на нашей земле, я с фронта не уйду!
– Но ведь ты сказала, что летать не можешь. Значит, ты в военной службе ограничена… А другой военно-тыловой специальности у тебя нет…
– Нет, – кивнула головой Вера.
– Что же ты теперь, дочка, задумала?
– Знаешь, папа, достаточно побыть в госпитале и послушать раненых, – уклонилась Вера от прямого ответа, – чтобы прийти к такому решению… И ты, папа, меня не уговаривай!..
– Но пойми, дорогая! Фронт без тыла существовать не может! Тот, кто работает сейчас в тылу, делает то же, что и мы на фронте, – все еще пытался уговорить дочь Яков Иванович. – Ну что, например, ты думаешь делать на фронте? Служить в штабе делопроизводителем?..
– Нет, делопроизводителем тоже не буду…
Вера отодвинула тарелку и, глядя прямо в глаза отцу, сказала:
– Я пойду в тыл врага. И буду там помогать нашей армии и тебе тоже…
– Ты с ума сошла!.. – заволновался Яков Иванович, поднялся с места и стал ходить по землянке. – Ведь это не романтика, это тяжелое, страшно тяжелое и опасное дело!..
– Я все обдумала, папа, – тихо ответила Вера.
– Да понимаешь ли ты, что это такое?!. Там нужны люди с большим разумом, с крепкими нервами, с сильной волей, способные жертвовать собой!.. Словом, люди особой закалки…
– Ты хочешь сказать – коммунисты, – помогла ему Вера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148