– Это я, – скромно потупился человек.– Очень приятно. И тем не менее…– Со мной шутки плохи, – незнакомец рванул чемодан, – молчи, гад, убью… 28. ОТРАЖЕНИЕ Забулдыга нес чемодан, ударяя то и дело себя по колену. Красноперов шел рядом. Потом Красноперов нес чемодан. Незнакомец сопровождал его, задевая плечом водосточные трубы.Мимо, громыхая, проехал трамвай. Видны были залитые светом деревянные кресла.Наконец они приблизились к шестиэтажному дому с балконами. Красноперов остановился.– С тебя полбанки, – ухмыльнулся незнакомец.– Но я спешу, – возразил филолог, – мы так не договаривались. И денег у меня, честно говоря, немного. Впрочем, если угодно, тут рубль с мелочью.– Тогда я сам куплю полбанки, – не унимался человек.– Как это?– Очень просто. Разве мне твои деньги нужны? Мне с тобой поговорить хочется!И сразу же ощущение покоя возникло у Красноперова. Все показалось ему мучительно дорогим и близким. Забулдыга в дорогом, испачканном сметаной пальто. Трещины на асфальте. Эмалированная табличка над подъездом. И то, что ждет его: холодный полумрак, щербатые ступени. Тусклая лампочка в проволочной сетке. Обитая коленкором дверь. Коммунальные соседи – Гендлины, Моргулисы, Шарашенидзе. Заваленная книгами берлога. Все то, что было. И все то, что будет. Все это составляло единственную, нужную, знакомую жизнь…– Вы мне чрезвычайно симпатичны, – улыбнулся Красноперов, – но я тороплюсь. Заходите как-нибудь. Вон мои окна.Пьяный не обиделся. Он сказал:– Тогда я сделаю вот что. Я тебя поцелую.– И это лишнее, – возразил Красноперов.Забулдыга постоял в раздумье. Затем взглянул на Красноперова и твердо произнес:– Тогда уж я как минимум – спою. И спел-таки негромко «Кукарачу». 29. МЫ ИДЕМ ПО УРУГВАЮ… Вечером Красноперов брел по залитому светом Невскому. Люди толпились у дверей кинотеатров, заслоняли сияющие витрины гастрономов. Лица под неоновым огнем казались благороднее и чище.Помедлив, Красноперов толкнул вертящиеся двери.В холле ресторана было прохладно от зеркал. Девушка в малиновых брюках красила ресницы. Красноперов бегло сосчитал – их оказалось девять. Рядом томился высокий парень с бородой. Швейцар подозрительно его разглядывал.филолог двинулся наверх, беззвучно ступая по истертой ковровой дорожке. В руке он держал алюминиевый номерок.Его подхватила волна джазовой грусти и аромата кавказских блюд. Мужчины в белых куртках, лавируя, пересекали зал.Музыканты играли, сняв пиджаки и раздвинув колени. Перед каждым возвышалась тумба, украшенная сияющей лирой из жести, флейтист и барабанщик переговаривались о чем-то. Певица вытирала салфеткой лаковые бальные туфли.Музыка стихла. Все расселись, шумно передвигая стулья.Красноперов оглядел помещение и вздрогнул. Алюминиевый номерок, звякнув, покатился к выходу.Возле пальмы сидела артистка Лорен. Жан Маре протягивал ей сигареты. Бельмондо разглядывал деревянную матрешку. Ив Монтан сосредоточенно штопал замшевый пиджак. Анук Эме с Кардинале ели харчо из одной тарелки.Ошеломленный филолог приблизился к столу.– Экстраординаре, – закричала Софи Лорен, – какая встреча! А мы на фестиваль прилетели. Хочешь контрамарку в первый ряд?– Кривляка, – фыркнула Эме.– Заметь, – шепнула нашему герою Кардинале, – Сонька туфли разула. Мозоли у ней – это страшное дело!– Интересно, где здесь могила Евтушенко? – спросил Бельмондо.– Нет ли трешки до среды? – поинтересовался Монтан.– Что сегодня по телевизору? – задал вопрос Жан Маре.Красноперов поднял руки и отчаянно воскликнул:– Где это я? Где?!– Рифмуй, – пикантно ответил ему грубиян Бельмондо.Дирижер взмахнул палочкой. Оркестр заиграл «Сентябрь в Париже». Анук Эме протянула свою фотографию с надписью: «Милому товарищу Красноперову.Если любишь – берегиКак зеницу ока,А не любишь – то порвиИ забрось далеко.Твоя Анук».
Кончается история моя. Мы не постигнем тайны бытия вне опыта законченной игры. Иная жизнь, далекие миры – все это бред. Разгадка в нас самих. Ее узнаешь ты в последний миг. В последнюю минуту рвется нить. Но поздно, поздно что-то изменить…

1 2 3 4 5 6 7 8 9