Затем:– Ты полистай журналы, я должен сделать несколько звонков. Хэлло, мистер Беляефф! Головкер спикинг. Представитель «Дорал эдженси»…Шампанское выпито. Лиза спрашивает:– Мне остаться?Он – мягко:– Не стоит. В этой пуританской стране…Лиза перебивает его:– Ты меня больше не любишь?Головкер:– Не спрашивай меня об этом. Слишком поздно…Вот они идут по набережной. Заходят в Эрмитаж. Разглядывают полотна итальянцев. Головкер произносит:– Я бы купил этого зеленоватого Тинторетто. Надо спросить – может, у большевиков есть что-то для продажи?..Мысли о встрече с женой не покидали Головкера. Это было странно. Все должно быть иначе. Первые годы человек тоскует о близких. Потом начинает медленно их забывать. И наконец остаются лишь контуры воспоминаний. Расплывчатые контуры на горизонте памяти, и все.У Головкера все было по-другому. Сначала он не вспоминал про Лизу. Затем стал изредка подумывать о ней. И наконец стал думать о бывшей жене постоянно. С волнением, которое его удивляло. Которое пугало его самого.Причем не о любви задумывался Головкер. И не о раскаянии бывшей жены своей. Головкер думал о торжестве справедливости, логики и порядка.Вот он идет по Невскому. Заходит в кооперативный ресторан. Оглядывается. Пробегает глазами меню. Затем негромко произносит:– Пошли отсюда!И все. «Пошли отсюда». И больше ни единого слова…Мысль о России становилась неотступной. Воображаемые картины следовали одна за другой. Целая череда эмоций представлялась Головкеру: удивление, раздражение, снисходительность. Ему четко слышались отдельные фразы на каждом этапе. Например – у фасада какого-то случайного здания:– Пардон, что означает – «Гипровторчермет»?Или – в случае какого-то бытового неудобства:– Большевики меня поистине умиляют.Или – за чтением меню:– Цены, я так полагаю, указаны в рублях?Или – когда речь зайдет о нынешнем правительстве:– Надеюсь, Горбачев хотя бы циник. Идеалист у власти – это катастрофа.Или – если разговор пойдет об Америке:– Америка не рай. Но если это ад, то самый лучший в мире.Или – реплика в абстрактном духе. На случай, если произойдет что-то удивительное:– Фантастика! Непременно расскажу об этом моему дружку Филу Керри…У него были заготовлены реплики для всевозможных обстоятельств. Выходя из приличного ресторана, Головкер скажет:– Это уже не хамство. Однако все еще не сервис.Выходя из плохого, заметит:– Такого я не припомню даже в Шанхае…Головкер вечно что-то бормотал, жестикулировал, смеялся. Путал английские и русские слова. Вдруг становился задумчивым и молчаливым. Много курил.И вот он понял – надо ехать. Просто заказать себе визу и купить билет. Обойдется эта затея в четыре тысячи долларов. Включая стоимость билетов, гостиницу, подарки и непредвиденные расходы.Времена сейчас относительно либеральные. Провокаций быть не должно. Деньги есть.Оформление документов заняло три недели. Билет он заказал на четырнадцатое сентября. Ходил по магазинам, выбирал подарки.Выяснилось, что у него совсем мало друзей и знакомых. Родители умерли. Двоюродная сестра жила в Казани. С однокурсниками Головкер не переписывался. Имена одноклассников забыл.Оставались Лиза с дочкой. Оленьке должно было исполниться тринадцать лет. Головкер не то чтобы любил эту печальную хрупкую девочку. Он к ней привык. Тем более что она, почти единственная в мире, испытывала к нему уважение.Когда мать ее наказывала, она просила:– Дядя Боря, купите мне яду…Головкер привязался к девочке. Ведь материнская и отцовская любовь – совершенно разные. У матери это прежде всего – кровное чувство. А у отца – душевное влечение. Отцы предпочитают тех детей, которые рядом. Пусть они даже и не родные. Потому-то злые отчимы встречаются гораздо реже, чем сердитые мачехи. Это отражено даже в народных сказках…Лизе он купил пальто и сапоги. Оле – шубку из натурального меха и учебный компьютер. Плюс – рубашки, джинсы, туфли и белье. Какие-то сувениры, авторучки, радиоприемники, две пары часов. Короче, одними подарками были заполнены два чемодана.Деньги Головкеру удалось поменять из расчета один к шести. Головкер передал какому-то Файбышевскому около семисот долларов. В Ленинграде некая Муза передаст ему четыре тысячи рублей.Летел Головкер самолетом американской компании. Как обычно, чувствовал себя зажиточным туристом. Небрежно заказал себе порцию джина.– Блу джине энд тоник, – пошутил Головкер, – джинсы с тоником.Бортпроводница спросила:– Вы из Польши?Неужели, подумал Головкер, у меня сохранился акцент?..В Ленинградском аэропорту ему не понравилось. Все казалось серым и однообразным. Может быть, из-за отсутствия рекламы. К. тому же он прилетел сюда впервые. Так уж получилось. Тридцать два года здесь прожил, а самолетом не летал.Головкер подумал: что я испытываю, шагнув на родную землю? И понял – ничего особенного.Поместили его в гостинице «Октябрьская». Вскоре приехала Муза – нервная и беспокойно озирающаяся по сторонам. Оставила ему пакет с деньгами.Головкер испытывал страх, усталость, волнение. Больше часа он провел в гостинице, а Лизе так и не звонил. Что-то его останавливало и пугало. Слишком долго, оказывается, Головкер этого ждал. Может быть, все последние годы. Может, все, что он делал и предпринимал, было рассчитано только на Лизу? На ее внимание?Если это так, задумался Головкер, сколько же всего проносится мимо? Живешь и не знаешь – ради чего? Ради чего зарабатываешь деньги? Ради чего обзаводишься собственностью? Ради чего переходишь на английский язык?Головкер взглянул на часы – половина десятого. Припомнил номер телефона – четыре, шестнадцать… И дальше – сто пятьдесят шесть.
1 2 3 4 5