А ритуалы плодородия? Это же открытие, они найдены впервые.
И все равно – мумии нет. Чудесная, идеально сохранившаяся мумия, почти наверняка европеоид, а не американский индеец (теперь поди докажи), возраста десять тысяч с лишним лет – в пасти вонючего медведя. Скоупс ощутил во рту вкус желчи, он готов был завыть и тут увидел директора Дакхауза, стоящего у дверей музея и глядящего на него так, будто убить хочет.
«Вот только этого мне и не хватало. Соли на раны».
– Ну что, Скоупс? – процедил директор. – Я, вообще говоря, ожидал от вас более аккуратной работы.
– Я ничего не мог сделать…
– Чушь собачья. Вы торчали в пещере, купаясь в славе и наслаждаясь вниманием прессы, а своего ассистента послали сюда с мумией.
Скоупс украдкой смахнул слезу, готовую сорваться с левого глаза. О чем это он?
– Простите?
– Неряшливая работа, Скоупс, если хотите знать мое мнение. Я поместил ее в лабораторию, на тот складной стол.
Скоупс пролетел мимо него, чуть не сбил пожилого туриста, любующегося на стенд «Крючки для пуговиц у богатых и знаменитых». Влетел пулей в лабораторию, и там, на столе, завернутая в пендльтоновское одеяло – индейское одеяло, – лежала его драгоценная мумия, целая и невредимая.
Платон Скоупс, адепт науки и разума, готов был поверить в чудеса.
Сопровождаемый идущим в трех шагах копом сзади и директором музея впереди, Джимми не имел другого выбора, как оставить мумию в музее.
– Я тебя спасу, – повторял он снова и снова, возвращаясь в дом деда. – Клянусь, я не дам им тебя резать или выставлять на витрине на потеху зевакам.
Дед его сочувственно обнял и посоветовал плюнуть на это дело, напомнив, как ему еще повезло, что Закон не взял его за задницу, а оставил с хорошей работой, сытым брюхом и крышей над головой – и на свободе.
Джимми позвонил своему координатору из АДС – проинформировать, но слишком устыдился, чтобы сообщить о едва не удавшемся спасении мумии. Потом принял долгий горячий душ, осушил стакан дедова «Бурбона» и, блаженно оглушенный, завалился спать. Спал он беспокойно, и ему снилось, что нацистские ученые привязали его к госпитальным носилкам, наклонились над ним с зубастыми пилами и серпами стальных ножей и спокойно обсуждают, как его анатомировать.
Наутро он проснулся от запаха свежего кофе, бекона и яичницы. Ворча, со все еще тяжелой головой, он снова принял душ, натянул костюм Давида и сел к столу, где уже завтракал дед. Голова болела, сердце ныло, но он сумел кое-как улыбнуться старику перед тем, как идти на работу.
К моменту въезда в город он уже воспрянул духом из-за яркого солнца и чистого горного воздуха и подпевал Рою Орбисону. За квартал последний хор из «Хорошенькой женщины» перекрыл чей-то вопль. Джимми сделал радио тише, остановился, прислушиваясь, услышал еще один крик, на этот раз приглушенный, с парковки между старым зданием арсенала Национальной гвардии и Музеем Библии Живой. Там в сотне футов от него трое мужчин пытались скрутить какую-то женщину.
Джимми рванулся из машины, петляя между автомобилями, пролетел мимо пожилой четы, застывшей на месте с вытаращенными глазами. Резко затормозил, увидев солнечный блеск на длинном ноже в руках у толстого коротышки, держащего открытой дверцу автомобиля. Его приятель, этакий злобный Мистер-Без-Вредных-Привычек в рубашке под черным галстуком, обхватил девушку за пояс и пытался запихнуть ее в красный «камаро». Девушка упиралась расставленными ногами в дверной проем, руками в крышу. Третий бандит, хорек лет двадцати с небольшим в кожаной куртке «хард-рок-кафе», командовал операцией с расстояния в шесть футов, размахивая руками, как рэп-звезда.
С расстояния в сорок футов Джимми крикнул:
– Отпустите ее!
Хорек отмахнулся от него, крикнув какое-то неразборчивое оскорбление, и, явно намекая на костюм Давида, выставил руку с расслабленной кистью. Пухлый сверкнул ножом, а у силача руки были заняты.
Джимми поискал глазами оружие, в досаде переминаясь с ноги на ногу, – всюду только асфальт. И тут он вспомнил о рогатке-праще на поясе.
Пусть бутафоры из Библии Живой придали ей древний вид и разрисовали рукоять шестиконечными звездами, это был настоящий «Мак-Кой» из дуба и доброй резины. Поскольку использовать ее никогда не предполагалось, боеприпасов Джимми не выдали. Ох, как нужна была бы сейчас ему горсть хороших шариков от подшипника! Оглядев землю под ногами, он нашел несколько камешков, ржавую ребристую гайку и окаменевший леденец, обсаженный муравьями. Лучший из камешков он зарядил и стрельнул в сопляка с ножом. Камешек стукнул о капот. Второй, поменьше, упал с недолетом, у ног хорька. Третий ушел высоко, так что видно не было.
Хорек теперь держал обе руки на уровне плеч, побалтывая кистями, складывал губы поцелуйчиком, пританцовывая на носочках. Пухлый так ржал над представлением хорька, что чуть нож не выронил. А Мистер Чистюля был полностью занят девушкой – с тем же успехом он мог бы пытаться запихнуть поперек десятифутовую лестницу в трехфутовую дверь.
Хорек расстегнул штаны, спустил их вместе с трусами, повернулся и наклонился, выставив зад в сторону Джимми.
– Давай, снайпер! – выкрикнул он, просунув голову между ног, виляя голым задом из стороны в сторону. – Делай свой лучший выстрел!
Джимми зарядил леденец и выстрелил. Конфета попала в середину правой ягодицы, и хорек рухнул, как мишень в тире, задергался на мостовой, оглашая воздух собачьим воем.
На миг девушка и громила прекратили борьбу. Пухляк опустил нож, глядя на поверженного хорька, потом беспокойно оглянулся на Джимми. Тот зарядил в кожаный лоскут пращи гайку, оттянул резину почти до подбородка, нацелился в широкую спину Культуриста – и отпустил снаряд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124