— Вик, он в состоянии не нарушить.— Сказал нарушит, значит, нарушит. В порту избави тебя Бог приближаться к условленному месту. Покуришь со мной на скамейке.— Там она есть?— Проверяли. Ты по какому признаку выбирала ориентиры?— Наугад.— Жаль, что не могу выматерить тебя так же, как наши материли меня. Там же негде укрыться, кругом асфальт.— Вик, а теплоход будет? Я с ума схожу, когда в темноте они отчаливают: огни, музыка, провожающие.Измайлов вглядывался в меня, как в призрак. Сейчас перекрестится.— Ты, родная, в гроб меня вгонишь. Теплоход был твоим первым и последним оправданием. Восьмой причал, половина десятого. Ты ничего не выясняла в справочной?— Нет. Вик, это совпадение. Я не собиралась туда тащиться. Поиздевалась над Валентином Петровичем, только и всего.— И надо мной тоже.— Измайлов, я устала.— Не хнычь. Облачайся в свое маскарадное одеяние.— Я устала.Потом я представила себе, как устал он. Бедняга, возится еще со мной.— Будь по-твоему. Итак, мы не знакомы.— А сеанс раздевания?— А чистота эксперимента?Измайлов вынужден был утихомириться. Когда я вышла из другой комнаты преображенная, он присвистнул и встал:— Мы не знакомы, девушка. Но просто обязаны немедленно это исправить. Глава 8 В среду я была тише воды, ниже травы. Измайлов выступал гоголем и не удержался от обобщений:— Тебя надо чаще любить, Поленька. Таким ангелочком просыпаешься, что диву даюсь. Мы, мужчины, сами виноваты в трех четвертях женских безумств. Не тревожься, детка, вечером в порту все пройдет как по маслу.— Твоя гарантия дорогого стоит, Вик. Кстати, ты не дашь мне фотороботы похитителей?— Зачем? — насторожился полковник.— Эх ты, профи. Усы и очки им фломастером намалюю! Юрьев вот-вот потребует к ответу, а я уже забыла, какие они из себя.— Да, Борис будет с тобой строг. А мне бы полезно было выслушать вас обоих. Держи, готовься. Поля, я вчера не переусердствовал? Что-то ты меня не целуешь.Будто ты меня целуешь, когда поглощен важным и служебным. Не сомневайся, Вик, кончится этот кошмар, я тебя тоже полюблю до ангелообразности. А пока довольствуйся малым.— К которому часу мне собраться?— К семи. Поля, не забудь, из подъезда ты выходишь в своем классическом виде. Переодеваешься по дороге. На скромность Балкова я рассчитываю. И не покидай своей крепости раньше, я на сегодня отзываю Воробьева.— Само собой, милый.— Прелесть девочка, взять бы отгул.— Мы еще свое наверстаем, Вик.— Ловлю на слове. Пока.Сколько нервов нужно, чтобы выпроводить мужчину из дома? То не загонишь, то не выгонишь, нестабильные существа. Я собиралась, словно за мной гнались. И тут пробудилась трубка связи с охранником.— Полина, — раздался измученный голос Крайнева, — мне необходимо с тобой поговорить.— Мне тоже, Валера. Не поднимайся, я уже бегу.От чего его избавляли-то? От инициативности и методов работы «а ля американский боевик»? Как мне подходил этот парень. Два сапога могли стать парой. Измайловская контора — поезд, движущийся по рельсам уголовного кодекса. А мы с Крайневым бывшие журналистка и милиционер. И нам больно оттого, что бывшие. «Не ставь на него, проиграешь», — предупреждал Вик. Нет, полковник, рулетка судьбы подсказок не приемлет, ставит играющий. У нас с Крайневым осталось одно дело на двоих. Годы миновали, но дела совести срока давности не имеют. Прости, Вик. Не люби я тебя, мне было бы проще признать, что деньги не без криминала делаются и что все, кто ими пользуется, вынуждены жить по их законам, изображая избранность. Да не избранность это, а экономическая необходимость. Какой любви пойдет на пользу, Вик, выгребание подноготной? Хуже бы ты ко мне относился, не зная, что я могу поступить так, как когда-то с Крайневым? И как ты будешь относиться к себе, расправившись с соперником под сурдинку борьбы с преступлением? А у нас с этим соперником сын. Вот будут у тебя свои дети, проникнешься, каково менять ребенка на порядочность. Впрочем, лучше не надо. Нечего разрыхляться, Полина. Решила — действуй. И я сиганула в машину Крайнева.— Поехали, Поля?— Да, на базар, на вокзал, все равно куда.— Мне вчера погано было. Накатило прошлое и чуть не утопило. Я телик дома расколошматил.— Как?— Молотком. Жена сериал смотрела. Я их ненавижу. То, что там творят подростки и люди постарше, выдавая за ошибки юности, нас в детском саду отучали делать. Меня от их шуточек воротит, а она балдеет.Э, нет, Крайнев, негоже на жен жаловаться. Слишком уж ты сейчас легкая добыча для любой разлучницы, согласившейся смотреть с тобой одну телевизионную программу.— Валер, люди перед ящиком о чем только не думают. От «вон что выделывают, а про них кино снимают без осуждения» до «я бы так никогда не поступил». Потом, если бы всех в детском саду научили уму-разуму, подлецов бы меньше развелось. Может, сериальщики правдивее нас? Этакие акыны — что видят вокруг, то и поют.— Может. Я не о них. Поля, встреться мы тогда с тобой в парке, изменилось бы что-нибудь?— Вероятно, догнивали бы в могилах. Ты почти наверняка. Краски потускнели, Валера? А ведь тебя тогда не в угол загоняли, с края спихивали. Это Самойлов, да?Кисти, лежащие на руле, крупно дрогнули.— Ты и про него в курсе?— Балков брякнул, что он тебе житья не давал. Хотя мой компьютер хранит еще кое-что. Например, материалы, раздаваемые пару лет назад вашим пресс-центром журналистам. Господин Самойлов так цветисто божился вычистить ряды своих сотрудников до блеска, что невольно закрадывались сомнения в его честности. Но ведь начал он, помнится, не с тебя?— С друга. Тот не сломался. Выбросили из электрички, потравив вдосталь.— Валера, объясни мне, почему Самойлову поверили?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73