Стыдно перед всеми, что нас обслуживают. Почему они нас, а не мы их? Почему так складывается?— Потому что я способен быть богатым. Потому что, черт меня подери, женился на тебе, значит, ты способна увлечь мужчину, способного быть богатым… Потому что есть порода, порода, Поля, Богом созданная обслуживать. И при социализме в сферу обслуживания она валом валила. Не все ли равно, кто рублем подарит, я или государство? Они тебе жаловались на нравственные страдания от того, что нас обслуживают? Скажи кто, и он сию секунду вылетит отсюда. Мне временами кажется, милая, что ты гораздо испорченнее и заносчивее, чем прикидываешься. Ты унижаешь их своим назойливым вниманием. Научись их не замечать для нашего общего блага.— Как ты можешь такое про меня думать?— Они так думают. Ты будто презрения от них добиваешься.— Разве за это презирают?— Да. За слабость, неумение нести свой крест, незнание людей. В общем, сейчас я попросил. Я, из которого ты сделала посмешище. Есть же на свете счастливые мужья: максимум, чего могут дождаться от жен — траханья с охранником или с шофером.Если мужчина до подобного договорился, если позавидовал рогоносцам, значит, женщина ему и впрямь попалась неудачная. Я выскочила из кабинета и промчалась мимо Игоря в сад. Они все надо мной смеются, над мужем смеются, а я лишь доказывала им, что считаю такими же людьми, как мы. Прочитав в детстве «Молодую гвардию», я была потрясена тем, что фашисты не расстреляли Любку Шевцову, бросающую еду нашим военнопленным. Фашисты не расстреляли. У моей бабушки в деревне на стене висела застекленная картинка. Такая красивая ясноглазая девушка окартинилась. Откуда мне тогда было знать, что это актриса в роли. Я спросила: «Кто это?» Бабушка ответила: «Люба Шевцова»… Последний раз я лила слезы с такой интенсивностью и скоростью. Я взрослела. Игорь появился неожиданно и сел, как положено, на другой конец скамейки.— Не смей меня охранять за любые деньги, — всхлипнула я.— Полина Аркадьевна, мы не скоты. Спасибо вам, только мы, правда, всегда сыты, обуты, одеты и носы в табаке. Вы не стерва, мы вас уважаем. Вы не обижайтесь, мы за вами приглядываем почище, чем за хозяином. Вас ведь обмануть, на сострадании сыграть элементарно. Не горюйте сильно, ладно?Он поднялся и зашагал к дому. И сразу же его место занял поостывший муж.— Никак в толк не возьму, что ты с мужиками делаешь? Вот, гранитного Игоря растрогала. Не верь ему, детка. Он, может, и не скот, а остальные… Твои чары, Поля, действуют лишь на экземпляры, живущие штампами, грезящие в глубине души об идеале. Но таких мало.— Мне легче стало после его слов. А потом пришел поручик Ржевский…— Поскольку выпить у тебя здесь нечего, намерения поручика сомнений не вызывают.— Я хотела сказать «и все опошлил»…— Идем ужинать. И «не горюй сильно, ладно». А то с Игорем придется расстаться.Муж умел мною управлять. Я не допустила бы изгнания Игоря за то, что он утешал меня.
Сплетен я полковнику в ситцевый подол памяти насобирала много. Таких насобирала сплетен, что сил не было тащить, а уж разобраться в них и подавно. Потрясли меня две вещи. Во-первых, человека Измайлова я не заметила ни по дороге из дома, ни по дороге домой. Талант, без преувеличения талант. Во-вторых, человек мужа работал виртуозно. Он, как договорились, совершенно мне не мешал. Но, когда я споткнулась, поддержал под локоть. Я развернулась, чтобы благодарно кивнуть, и никого не обнаружила. Зато в редакции я чуть лоб себе о коллегу не раскроила, увидев парня сидящим на стуле с видом завсегдатая. Странно. Натрави муженек на меня, на нас с Юрьевым, тройку таких, и Борису бы не выкарабкаться, а мне не убежать. Понизились же мои акции, если супруг начал с обычных головорезов. «Что ты с мужиками делаешь?» — волновало его раньше. С ними ничегошеньки. Я из себя мужика не корчу, вот и все. Людские беды проистекают из одного ручейка: мы до старости своего пола не можем определить. Что природа навязала, то и продаем, вечно за чечевичную похлебку. Но мы забываем о том, что видовой признак важнее полового. И добро бы все знавали восторги секса. В основном только разочарованиями его пробавляются. А ведь и кастраты, и импотенты остаются людьми. Так чем я беру? Тем, что после этаких рассуждений занимаюсь гимнастикой, умащиваю морду кремами и смею думать о любви во всех ее ипостасях. Словом, из церкви меня погнали бы поганой метлой, а в миру считают слишком правильной. Что ж, у каждого свои заморочки. Я и о себе, и о церкви, и о мире.Вычитав у Бальзака, что женщина начинает стареть в двадцать три года, я не стала проверять искушенного француза по медицинской энциклопедии. Просто спуску себе с тех пор не даю. А то разжиреют, зашлакуются, испоганятся, потом сидят и ноют: «никто не любит, никому не нужна, никто не хочет». Это не мое, это — моей подруги Насти, которую Измайлов терпеть не может. Видели бы вы эту мудрейшую из мудрейших. Пятьдесят шестой размер, прической заведует исключительно ветер, до всего остального и он не дотрагивается. А и любят ее, и нужна, и хотят. Чудеса! Ладно, ладно, завязываю с говорильней. Потому что остаток дня, правда, в креме, я посвятила обычной уборке у себя и у Измайлова. Готовке. Стирке. И этой, как ее, заразу, рекламе. Я ведь помимо сведений о Лизе еще и несколько заказов урвала. Судя по перечислению, комару ясно, что я за все попеременно хваталась и ни в чем не преуспела. Так, поверху и влегкую. Я ждала Вика, чтобы рассказать ему. Чтобы услышать от него толкование значений. А он все не шел и не шел.Разве можно меня, безудержно предприимчивую, оставлять надолго в одиночестве? Номер Валентина Петровича я выведала у мужа еще в субботу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73