Они беспощадно сотрут меня в порошок. Они имеют право. Свои права на меня заявят и сестра покойной жены, и каждый, кого обидел спьяну. Капля спиртного была равносильна самоубийству. Я мог попасть на нары, мог быть заперт в сумасшедший дом пожизненно. Но я хотел жить, хотел, как никогда и ничего на свете. Тогда я выбрал. Не саморазрушение коньяком, а, напротив, продление земного пути. Не попытки молодиться, а мужество стареть. Все снова стало важным — небо, трава, деревья. Как хорошо засыпать и просыпаться элементарно здоровым, как упоительно улыбаться просто потому, что ты есть на свете. Мечтать о балете я тогда себе запретил. И впервые не был раздосадован самоограничением.«Господи, — взмолился я, — не дай погибнуть безвинному!»— Эх, Митя, сколько людей молили Господа о милости и все равно погибали…Я подскочил на жестком табурете в кабинете лейтенанта Юрьева. Через порог разъяренный мужчина эффектно волок зареванную, но по-прежнему невозмутимую Полину. «Я озвучил мысли, совсем как она возле вешалки с пачками», — кольнуло меня почему-то не в голову, а под лопатку. И накрыло теплым одеялом ликования — попалась, гадина.— Давайте-ка осуществим очную ставку, заговорщики, — сказал притащивший Полину человек.Меня бросило в дрожь. Заговорщики?— Пудриться не буду, здесь все свои, — пригрозила Полина. И подмигнула мне: — Замечательно, что Борис арестовал вас, Митя. Иначе был шанс отправиться к праотцам без пересадок.— Я для вас лейтенант Юрьев, — вскипел милиционер.— Окей, лейтенант, я для вас Полина Аркадьевна. Думайте быстро, говорите медленно, не смотрите в глаза и улыбайтесь. У убийцы скоро самолет. ПОЛИНА Глава 16 Орецкий выглядел раздавленным и наскоро собранным в кучу. Наверное, я смотрелась не лучше. В машине Измайлов запретил мне открывать рот. Я покорилась. Зато поплакала вволю. И подумала тоже. У меня был скудный выбор: либо я мотивировала свое и Митино поведение, особенно свое, либо теряла Вика. Второе было равнозначно потере какого-нибудь органа и инвалидности. Орецкий, как позже выяснилось, возле стола Бориса Юрьева дал зарок не пить. Я бы дала зарок не лезть в расследование убийств, но поостереглась. Бесповоротное решение могло лишить меня стимула к шевелению мозгами.Самым мучительным испытанием было въевшееся вдруг в душу сомнение в невиновности Орецкого. Борьба за обладание подушкой Вадима показалась нелепой; утверждения, будто он законченный алкаш, после великолепных выступлений на сцене — маловразумительными. Даже до того, что он «предъявил» мне призрак супруги специально, я дорассуждалась. И едва не впала в транс, вызывая пред свои гаснущие от горько-соленой влаги очи образ фигуры в балахоне у лестницы. Поношу Юрьева, а для самой фактом является впечатление. Я твердо сказала себе: «Он не придуривался. Он панически боялся». Мне стало спокойнее. Хотя я отдавала себе отчет в том, что жгу последние душевные силы. Мне предстояло непоправимо отупеть, возможно сгинуть, но остановиться и положиться на Юрьева в поисках справедливости я не желала. Не разочаровать Вика, только не разочаровать Вика! Это стало сверхзадачей помимо моей воли. Я, треплющаяся с подружками о плавной взаимозаменяемости мужиков, об их одинаковости, впервые обмирала от страха лишиться не самого юного, не слишком уживчивого, вечно занятого не мной, но до неприличия, до идиотизма, до боли любимого. Завопить бы об этом во всю глотку, приникнуть к Измайлову и вцепиться зубами в его пиджак не от Версаче. Но Вику не возбранялось расценить мои вопли как объявление капитуляции. И я сдерживалась. Елки, много ли нам в жизни отпущено, а мы все сдерживаемся.Однако лирика лирикой, но сколько я ни тужилась, связать события прошедшей недели логически мне не удавалось. Я не могла обосновать свои ощущения — убийства совершил подонок-любитель. Последний светофор перед управлением был счастливым.— Поля, — повернулся ко мне Измайлов. В его глазах плескалось страдание. — Я тебя люблю, имей в виду. Но ты постоянно меня компрометируешь. Пользуешься нашей близостью, ввязываешься в сыск, мешаешь, а я тебя покрываю. Достаточно. Ты костеришь Бориса Юрьева почем зря, но, стоит ему «капнуть» моему начальству о твоих проделках и нашей связи, я стану безработным полковником.— Но ведь мы не венчаны и не расписаны, Вик, — возразила я.— И тем не менее, — вздохнул Измайлов.— Скажи уж: «Слава богу».— Не рассчитывай сегодня на мою должность. Юрьев поработает с тобой, как с любым изолгавшимся свидетелем.— Бить будет, Вик?— Пусть бьет.Измайлов нажал на газ.Я собиралась всхлипнуть, но не до того было. «Изолгавшийся свидетель!» Словно деталь головоломки неожиданно вырвалась из пальцев и шлепнулась на подобающее место.— Вик, ты только что распутал убийство Вадима и Елены, — подлизалась я.— Опять ты за свое, Поля? Я на грани, предупреждаю.Но в зеркало он зыркнул на меня с любопытством.— Тебе ведь нравится, когда я обставляю Юрьева, Вик? — повлекло меня к наглости.Измайлов от столь резкого перехода чуть руль не выпустил и сухо предупредил:— Полина, махать крыльями и летать не одно и то же. Ты сочинила очередную байку и торжествуешь. Уймись, детка, прокурора она вряд ли тронет.— Мне на твоего прокурора… Лишь бы тебя тронула, милый, — отмахнулась я.И почувствовала, что всяческих сил у меня еще немерено. Глава 17 Вот чего я не ожидала от Бориса Юрьева, так это скандала. Не придала значения посулам Измайлова отдать меня ему на растерзание. Мне надо было задать Мите Орецкому всего пару вопросов, после чего лейтенанту предстояло пахать ночь напролет, не разгибаясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14