Кажется, и сейчас раздался чей-то недовольный возглас.Звонок подручного заставил Махрова выбраться из постели. Он подхватил трусы и брюки, по-солдатски быстро натянул их на себя и, чертыхаясь, начал всовывать руки в рукава рубашки, не попадая и ещё больше раздражаясь. Статный мужчина лет пятидесяти с хвостиком, не смотря на возраст сохранивший здоровый цвет лица и фигуру легкоатлета, он имел успех у женщин, оставляя далеко позади обрюзгших и оплывших жирком тридцатилетних «новых».Последняя его пассия, томная красавица с большими карими глазами, мягкими нежными губками и длинной шеей, возлежала сейчас в постели и равнодушно курила, пуская дым тонкой струйкой.— Все, Люсьен, я побежал, — бросил он на ходу. — Поеду разбираться с моими охламонами. Наехал кто-то на нас, что ли…У Люськи было скверное настроение, вызванное надоевшими обязанностями по обслуживанию Махрова. Он, конечно, неплохой любовник, но когда постельные отношения превращаются в работу, хочется от неё отлынивать. Она выпустила облако дыма в сторону и с сарказмом сказала:— На тебя наедешь, пожалуй! Ты сам, на кого хочешь, наедешь… Вам бы только мордобой устроить? Все какие-то куски делите и грызетесь из-за них, как собаки.Махров услышал непривычно дерзкую речь из уст женщины, и это ему не понравилось. Он затормозил на пороге, оглянулся на нее, сверкая черными глазами, возмущенно вздохнул и, вернувшись, надавил коленом на постель.— Я что-то не пойму, чем ты недовольна? — еле сдерживая себя, проговорил он. — Тебе-то что за забота до наших дел? Наслаждайся жизнью и не лезь туда, куда ты не имеешь права совать свой длинный нос.Люська направила на него взгляд карих глаз и скривила нежные губки.— Да, ты прав. Мне нет никакого дела до ваших разборок. И поэтому я не сую в них свой длинный нос. Но почему-то до моего носа все время доносится запах крови? А мне хочется, чтобы доносился запах цветов. Или хотя бы свежий воздух.Махров сжал губы. Недовольство возросло, и сдерживать себя приходилось все трудней.— Если у тебя кончились духи, я тебе куплю. Облейся ими с головы до ног и будешь пахнуть, как чайная роза в розарии. Что я могу тебе ещё посоветовать?Люська выпустила струю дыма ему в лицо, не отводя взгляда раскрытых глаз.— Да, конечно, больше посоветовать нечего. Ты и так мне ни в чем не отказываешь, даришь дорогие подарки, водишь меня по ресторанам. Остается только радоваться жизни. Но знаешь, почему-то все это меня раздражает? Скажи мне, почему?— Не знаю! — рявкнул он. — И знать не хочу!Люська тоскливо смотрела ему в глаза.— Наверное, потому, что все, что ты делаешь, отдает кровью и каким-то дерьмом. И мне кажется, что ты возишься в этом дерьме, а потом пачкаешь меня своими грязными руками.Махров скрипнул зубами и навис над нею, даже не пытаясь скрыть свою злость.— Знаешь, что я тебе скажу, милая? Зажралась ты! Это я тебя из дерьма вынул, отмыл и приодел. Только тогда ты так не тявкала. Ласкалась, как кошка, и в глаза заглядывала. А сейчас даже в постели отворачиваешься!Люська выразила удивление. Может, искреннее, может, наигранное. Женщина, в принципе, может легко сыграть любые эмоции, не испытывая особых чувств.— А тебе разве в постели мне в глаза смотреть нужно?— И в глаза тоже! — рявкнул Махров, наливаясь кровью. — Меня надо услаждать по полной программе, а не только ноги раздвигать. Помимо твоей лохматушки мне ещё и ответные чувства нужны. Это, между прочим, любовь называется.Люська хмыкнула и презрительно отвернулась, продолжая пускать тонкие струйки дыма. И этот человек говорит о любви. Да он даже понятия не имеет, что это такое. Наверное, он полагает, что это ласковые похлопывания по попке, льстивые улыбки и полный комплекс сексуальных услуг. Так он ошибается. Это совсем, совсем другое.— Чувства в программу не входят, — буркнула она.Махров возмущенно вздохнул и плюхнулся на кровать. Обхватил ладонью её шею, повернул к себе лицом и пристально посмотрел в глаза. Сказал тихо, но грозно:— За такие бабки, которые я на тебя трачу, я могу и чувства купить. Сейчас, как ты знаешь, все продается и все покупается. И такой пустяк, как бабьи слезы, я могу за гроши иметь. Любая шалава мне ноги лизать будет.Люська попыталась высвободиться, но он держал за шею крепко, до боли. Она скорее прошипела, чем сказала:— Я ноги лизать не буду. Пусти, ну!— Тварь! Прогоню тебя в шею — под забором жить будешь! — подытожил он, резко поднялся, схватил с тумбочки свой телефон, одним движением отправил его в карман пиджака, побежал в прихожую и хлопнул входной дверью.Людмила Каретникова, в просторечии именуемая Люськой, состояла в качестве манекенщицы у чуть ли не единственного на весь город модельера Владислава Черновца. Махров познакомился с ней на одной из вечеринок, устроенной по поводу удачного показа одной из его коллекций. Он легко завладел её сердцем и на следующий день уже развлекался с ней в постельке. С тех пор он и держал её при себе для постельных утех и выходов в свет. Но в последнее время Люська стала невыносима. Она постоянно огрызалась, отвечала колкостями и язвительными замечаниями. Хотя Махров продолжал дарить ей дорогие подарки и проявлял показную ласку, ему это начинало надоедать, и он стал подумывать на досуге, а не погнать ли её взашей, поменяв на более покладистую любовницу, пусть даже и со скромными внешними данными. Мешало ему смутное чувство то ли привязанности к ней, то ли эмоциональной близости, которое сидело где-то глубоко внутри и вылезало наружу, когда они расставались надолго. Во всяком случае, пока ему некогда было заниматься загадочной женской душой, и приходилось терпеть выходки Люськи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122