"Она поднялась навстречу, нервно теребя в руках тонкий батистовый платочек. Алые пятнышки крови на нем красноречивее всех слов свидетельствовали, что в волнении она до крови кусала свои коралловые губки. «Что, доктор?» — бросилась она навстречу врачу. Доктор развел руки в стороны и со вздохом ответил: "Я сделал все, что мог, но… Медицина здесь бессильна.
Будем уповать на волю Господа".
Я не Толстой, губки не кусала, да и нервно теребить было нечего. Но шаг навстречу Клавке я все-таки сделала, потрогала повязку на голове и разочарованно спросила:
— А почему не гипс?
Было бы забавно увидеть Клавку с загипсованной головой.
Антон Константинович, вероятно, решил, что наследственность у нас с Клавкой и в самом деле не ахти, вздохнул и приступил к объяснениям:
— У Клавдии Сергеевны легкое сотрясение мозга…
Сказано это было таким тоном, будто хирург был крайне удивлен наличием этого органа у Клюквиной.
— ..страшного ничего нет, но несколько дней показан полный покой. Я сделал ей кое-какой укол, ближайшие пару часов Клавдия Сергеевна будет чувствовать себя вполне сносно. А потом.., покой, покой и только покой. В случае головных болей — холод на голову. Кстати, повязку я наложил по ее настоятельной просьбе. Теперь о другом твоем приятеле…
— Он… — попыталась объяснить я.
— Не перебивай, — сморщился Филиппок. — На первый взгляд у него очень серьезная черепно-мозговая травма и проникающее ранение брюшной полости. Большая потеря крови.
Кто он?
— Не знаю, — честно призналась я. — Мы его нашли.
Хирург как-то странно на меня посмотрел.
А чего смотреть-то? Я ведь правду сказала.
— Значит, так, — продолжал Антон Константинович, — сейчас начнется операция…
Я перебила хирурга:
— Ты, что ли, будешь делать?
— Ага. И еще двое. Сделаем все, что в наших силах. Вы подождите здесь. Санитары сейчас его одежду вынесут. Ну, пошел я…
Филиппок явно волновался. Следовало его поддержать, поэтому я встала, поправила на нем синюю медицинскую шапочку и торжественно произнесла:
— Иди. Делай свою работу. У тебя все получится, мы с Клавой в тебя верим. И помни о клятве Гиппократа. — Немного подумав, я добавила — Мы тут подождем.
Судорожно вздохнув, Антон Константинович отправился на дело.
— Господи, ведь пацан совсем, — посочувствовала я парню, — а все-таки хирург, сейчас резать человека будет! Клавочка, ты как себя чувствуешь?
Клавка сидела на банкетке и счастливо улыбалась. Хорошее, видно, лекарство вколол ей Филиппок!
— Вот блин, вроде и секса не было, а как в цирке побывала! — сделала неожиданное заявление Клюква.
— Бывает, — резюмировала я и опустилась на банкетку рядом с сестрой. Предстояло самое трудное: ждать.
* * *
Мы с Клавдией сидели на низенькой банкетке. Клюква, казалось, дремала, положив свою больную голову мне на плечо. А я смотрела на больничную рутину и философски размышляла: как все-таки силен в человеке инстинкт к жизни! Да вот хоть посмотреть на этих больных, ползающих сейчас по коридору. Все, что может ломаться в организме, у них сломано: руки, ноги, ребра, может, даже у кого-то позвоночник. А ведь живут, смеются, радуются каждому дню! Перед нами остановился парень. Обе руки у него были загипсованы, а шины поддерживали их, пардон, в раскорячку, словно он хотел всех обнять.
— Привет; девчонки! — подмигнул парень. — Потанцуем? Я сейчас как раз в форме!
— Ишь, танцор диско, — усмехнулась я. — Как же ты щи хлебаешь в такой м-м.., форме?
Черпало, должно быть, будь здоров!
Парень заржал:
— Черпало что надо! Некоторые сестрички очень даже довольны.
— Вот и танцуй со своими сестричками, а от нас отвали. Не видишь, мы в волнении…
Однако парень не собирался отваливать. Вместо этого он присел на корточки и сочувственно спросил:
— На операции кто-то? Муж? Брат? Да не переживайте. Антон Константинович классный хирург, хоть и пацан совсем. Дар у него.
— Спасибо, успокоил, — проворчала я.
Появились те самые санитары, которые увозили нашего «найденыша» на операцию. Они подошли к нам и протянули одежду раненого: куртку, пропитанную кровью, окровавленные джинсы, свитер, нижнее белье, ботинки. Так же молча санитары удалились.
Мне, честно говоря, не терпелось обследовать карманы одежды, но при парне делать это было как-то неудобно.
— Слушай, друг, я бы очень хотела, чтобы ты оставил нас в покое, — обратилась я к парню. — Иди… В общем, иди, танцуй в другом месте. Дай спокойно поволноваться за судьбу близкого человека.
Пока я говорила, пальцы сами собой мяли и теребили куртку, принесенную санитарами. Там ясно прощупывалось что-то твердое. Нетерпение нарастало, а растопыренный придурок все не уходил. Уж и не знаю, все раненые такие упрямые или просто нам один такой попался? Тут Клавка, до того дремавшая у меня на плече, открыла глаза и недовольным тоном проговорила:
— Юноша бледный со взором горящим, неужели вам неясно сказали — очистите пространство. У вас уже верхние конечности растопырены, не ждите, чтобы и нижние были раскорячены. Идите, идите с богом…
Так и хотелось добавить: «Во имя Отца, и Сына, и Святого Духа. Аминь», а заодно и перекрестить болящего. Впрочем, парень не стал дожидаться благословения. Он, кряхтя, поднялся и удалился, оглянувшись всего-то раз пять-шесть.
Стало быть, Клавка ожила и теперь снова в строю. Правда, после травмы головы неизвестно, чего можно от нее ожидать. Клюква была немного бледновата, но в общем и целом выглядела неплохо. Как-то ощущалось, что боевого духа в ней нисколько не убавилось. Птица Феникс, да и только!
— Как голова? — заботливо поинтересовалась я у сестры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68