— Говорит, в машине у нее двое раненых…
Хорошо. Антон Константинович сейчас спустится, — это уже мне.
В ожидании доктора я гигантскими шагами мерила небольшой холл. На этот раз тетенька напряженно наблюдала за моими скачками, оставив в покое зеркальце. И правильно, между прочим, сделала. Я бы на месте зеркальца удавилась, увидев, кого придется отражать.
— Кто тут с раненой наследственностью? — раздался за спиной молодой бодрый голос.
Я оглянулась. Передо мной стоял юноша, совсем мальчик, в белом халате, небрежно наброшенном на синюю униформу. Внешне он походил скорее на моего ученика-балбеса, чем на серьезного доктора, тем более хирурга. Рыжие вихры непокорно торчали в разные стороны, а на лице, щедро обсыпанном веснушками разных цветов и размеров, озорно поблескивали василькового цвета глаза. Филиппок, да и только!
— Ты хирург? — на всякий случай уточнила я.
— А что? Не нравлюсь? — обиженно насупился парень.
— Ты не пиво, чтоб всем нравиться. Главное, чтоб трепанацию черепа мог сделать.
— А надо? — испугался хирург.
— Сам увидишь, — туманно пообещала я. — Возможно, и придется.
Нехороший, чисто медицинский блеск появился в глазах юноши. Что-то подсказало мне, что трепанация черепа — его любимое занятие.
Я как-то засомневалась, стоит ли доверять этому юноше жизни Клавдии и того раненого дядьки.
Однако мы не на рынке, выбирать не приходится, поэтому я схватила хирурга за руку и потащила к выходу, пытаясь на ходу объяснить, что от него требуется.
Клюквина сидела с закрытыми глазами, запрокинув голову назад. Ни она, ни дядька, лежавший на сиденье, уже не стонали.
— Скорее же, — торопила я хирурга, — видишь, не дышат уже! Клава, Клавочка, сестренка моя любимая и единственная! Очнись, пожалуйста! Честное слово, я теперь буду тебя слушаться, буду, вот увидишь!
От жалости к Клавке я заревела в голос. Филиппок, вмиг сделавшись серьезным, отодвинул меня в сторону, резко бросив:
— Не реви, работать мешаешь!
Пришлось заткнуться, хотя это было невероятно трудно. Хирург нырнул на заднее сиденье.
Спустя несколько секунд оттуда донесся возмущенный Клавкин вопль:
— Убери руки, охальник! Голова у меня пострадавшая, а не то, за что ты хватаешься. Ишь, лапает, пользуется бессознательным состоянием. Маньяк в белом халате! Ты лучше ему вот помоги, совсем бедолаге плохо…
Клавдия выбралась из салона. Выглядела она, скажем прямо, хреново: бледная до синевы, руки дрожат, губы трясутся, под глазами — темные круги. Чувствовалось, что здоровье у сестры пошатнулось.
— Эй, как тебя там… — позвал Антон Константинович.
— Афоня, — торопливо представилась я.
— Кошмар какой! Вот что, Афоня, быстро беги в приемный покой. Скажи Ирине Петровне, чтоб немедленно двух санитаров сюда прислала с носилками и велела вторую операционную готовить к срочной операции. Да, еще пусть из травматологии Елену Дмитриевну и Игоря Андреевича вызовет. Срочно!
— А… — я хотела поинтересоваться, что делать с Клавкой, но этот рыжий Филиппок, почувствовав себя главным, заорал:
— Ты еще здесь?! А ну, выполнять!!!
— Ага, — пискнула я и.., бросилась выполнять.
Вскоре началась жуткая суета: примчались санитары с носилками, осторожно извлекли из машины дядьку, унесли его, прихватив заодно и Клюквину. Я растерянно хлопала глазами, не зная, что делать. Оставаться одной было страшно, поэтому замешательство длилось не дольше секунды. Махнув рукой на все больничные распорядки и правила, я бросилась следом за группой товарищей, уводивших мою родную Клюкву в неизвестном направлении.
— Туда нельзя! — попыталась остановить меня тетка из регистратуры. Она с неожиданной для ее комплекции резвостью выскочила из своей «коробочки» и горой в белом халате встала на моем пути.
— Да пошла ты… — указав тетке примерный маршрут, я оттолкнула ее и побежала по коридору.
Санитаров, хирурга и шатающуюся Клавку я настигла уже возле лифта. Филиппок удивленно на меня посмотрел, быстро сообразил, что возражать против моего присутствия бесполезно, и ничего не сказал.
На седьмом этаже лифт остановился. Рыжий хирург, Клавдия и я вышли, а наш найденыш с санитарами поехал дальше.
— У меня есть пятнадцать минут, пока его будут готовить к операции, — в ответ на мой немой вопрос пояснил хирург. — Я успею эту даму осмотреть.
Дама, то есть Клавка, слабела буквально на глазах, так что в смотровой кабинет Антон Константинович внес ее практически на руках.
— Жди здесь, — пыхтя, как испорченная топка паровоза, велел хирург, и скрылся за дверью.
Я покорно хлопнулась на низенькую банкетку и устало выдохнула.
"Слава богу, довезли мужика, — лениво потекли мысли. — Наверное, теперь с ним все будет в порядке. На вид он вроде крепкий… Да-а-а…
Но вопрос все равно остается открытым: кто виноват? В том смысле, кто дал по голове и ему, и моей Клавке? Надеюсь, когда дядечка придет в себя, он прояснит ситуацию".
Меж тем в хирургическом отделении кипела жизнь. Больные не спеша прогуливались по коридору. Разумеется, те, которые могли прогуливаться. Сюда бы Церетели, вот где можно найти оригинальные фигуры для лепки! Другие больные, которые в силу диагноза вынуждены были проводить свободное время в кроватях, развлекались, как могли. То из одной, то из другой палаты доносились веселые голоса и взрывы хохота.
Наконец дверь смотрового кабинета открылась. Первой на пороге появилась Клюква. Она порозовела, как-то бессмысленно улыбалась, а голова ее была обмотана бинтом, как у бойца Первой мировой войны.
Наверное, Лев Толстой или еще какой-нибудь классик описал бы эту картину так:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68