Она вышла из кабинета, громко хлопнув дверью.
— Лена, ну нельзя же так, — с укоризной заметила Жанна Афанасьевна, — извини, но иногда ты шутишь очень обидно.
— Да сочиняет она все! — Леночка была не на шутку раздражена, то ли моим рассказом, то ли репризой Веры Николаевны. — Не была сроду ни в каких ресторанах, тем более московских. Для нее потолок — кафетерий, где стоя перекусывают.
— Во-первых, ты можешь ошибаться. А во-вторых, даже если женщина немного пофантазировала — издеваться ни к чему.
— Значит, она может издеваться и над моей прической, и над одеждой. И даже обсуждать со всеми мое поведение. А я должна вежливо принимать весь этот бред про ответственных работников. И все только потому, что она старше!
Леночка закусила удила, и мне показалось, что причина ее раздражения кроется вовсе не в несчастной Вере Николаевне, а в моем рассказе об этой «Славянской кухне», пропади она пропадом! Чувствуя себя виноватой, я не стала дослушивать перепалку раздраженных женщин и тихо выскользнула в коридор, решив пока позвонить в больницу. Мне хотелось знать, как чувствует себя Василий Павленко. Еще был шанс не устраивать никаких деловых свиданий в субботу и выйти из игры. Если бы мне удалось пообщаться с Васей и получить ответы всего на несколько вопросов. Если бы… Но вежливый женский голос на удивление терпеливо объяснил, что состояние больного Павленко прежнее. Улучшения не наступило, а потому он все еще находится в отдельной палате, и к нему все еще нельзя никому приходить, кроме самых близких родственников.
Путь назад, а также вправо, влево и наискосок был закрыт. Только вперед. Вперед к новым приключениям! — воскликнул бы оптимист. Но мне почему-то не очень хотелось этих приключений. Однако делать нечего. Надо морально готовиться к продолжению игры.
Всю субботу я просидела дома, вновь и вновь анализируя события последних дней. Нервничать ни к чему, уговаривала я себя. Если рассуждать здраво, то моя личность никому не интересна. Всех волнует только картина. Но сеанс самовнушения помогал мало. Все равно было чертовски тревожно. Может, чего-нибудь перекусить? Глядишь, и полегчает. Я подошла к холодильнику, который, словно разумное существо, время от времени включал сам себя, и распахнула блестящую дверцу. Внутри была Антарктида: чисто, холодно и пусто. Некстати вспомнился так и оставшийся нетронутым тортик с ягодами из «Славянской кухни». А заодно господин Селье. Впрочем, о нем я не забывала ни на минуту. Похоже, за полотном Старицкого охотятся несколько конкурирующих фирм. А что, если их свести вместе и разом всех прихлопнуть? В общем-то, все естественно: бедная сотрудница музея хочет немного разбогатеть. Главное — не спугнуть, не насторожить. Ну в самом деле — сколько можно влачить нищенское существование? Тем более когда такая удача сама пришла в руки. Я не шутя почувствовала себя торговкой краденым.
Ну, с французом мы определились. Вернее, он сам определил цену. Сколько же запросить со второго покупателя? Чтобы не отпугнуть, но и не выглядеть полной вороной. Скромные запросы тоже подозрительны. Осторожная музейная «крыса» не будет рисковать устоявшейся репутацией ради пары тысяч. И потом — Болбот наверняка уже сориентировал неведомого клиента и назвал ему сумму, упомянутую мной у ларька. Пожалуй, теперь тарифы стоит слегка поднять. Дело-то нешуточное.
Я машинально взяла из холодильника пакет и положила в рот хрустящий шарик. Тьфу, да это же кошачий корм! Совсем мозги набекрень. И это при том, что сегодня мне надо быть особенно внимательной и осторожной. Сварю-ка я себе кофе — настоящий, крепкий! Как и положено, в турочке и с шапкой ароматной пены. А к нему еще кое-что добавлю. Я полезла в заветный кухонный шкаф. Там в самом дальнем углу скромно стояла бутылка темного стекла. Она была неполной, но пахучей жидкости оставалось еще прилично. Фирменный туркменский бальзам, настоянный на травах Копетдага. Во всяком случае, так обещала контрэтикетка. Слово «Копетдаг» звучало восточным заклинанием. Алкоголь 45 градусов. В самый раз. Капелька для бодрости не помешает.
Эту бутылку, как привет из прошлой жизни, я хранила с тех далеких времен, когда пятнадцать республик — пятнадцать сестер рука об руку шагали в светлое будущее. Но до конца этого пути оставалось всего ничего. Именно тогда, под занавес, маме повезло: обескровленный профсоюз слабеющей рукой облагодетельствовал-таки ее путевкой в Ашхабад. На один день. Были такие поездки. Назывались «маршруты выходного дня», а по сути — шоп-туры по родной стране. Люди метались по городам и весям, пытаясь урвать хоть что-нибудь из бесконечного списка дефицита. Тут уже не до красот и культурных ценностей. Мама привезла из Туркмении несколько комплектов постельного белья, маленькую хрустальную вазочку и бутылку жутко дефицитного напитка, который гордо занимал одно из первых мест в ряду союзных ценностей, таких, как ликер «Вана Таллинн» и «Рижский бальзам». Но для нас целебное питье было, во-первых, слишком крепким. А во-вторых, и не предполагалось его употреблять стаканами. Так и было написано: «Добавить чайную ложку…» Исключительно для поднятия тонуса. Хотя из студенческих времен помню замечательный случай, когда парни с режиссерского втроем враз опростали две бутылки знаменитой «Бехеровки», добытой по случаю. И ничего — остались живы. А чехи, производящие этот оздоровительный ликер, тоже рекомендовали принимать его по ложечке.
В общем, завис у нас бальзам на года, от времени только крепчая и настаиваясь. Тягучая темная жидкость, растворившись в кофе, наполнила комнату терпким ароматом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58