вздохнул Богдан.
— Знаешь. — Психоз бросил задумчивый взгляд на «Ивана Грозного, делающего контрольный выстрел». — Я уже подумываю том, чтобы заказать себе картину «Чеченцы пишут письмо китайским Триадам».
— Я тоже люблю искусство, — усмехнулся Пасюк.

— Хреново, — сказал Колюня, задумчиво созерцая лежащий в коробке замороженный трупик Лолиты. — Очень хреново.
— Действительно. Бедное животное, — сочувственно вздохнул Денис и отхлебнул пива.
— Да я не о том, — поморщился опер. — Хреново, что мы вчера в помойку не заглянули. Как теперь эту улику оформлять, непонятно. И волос тоже. А вдруг это вы с Глебом его подкинули, чтобы направить следствие по ложному пути?
— Зачем? — удивился Зыков. — Я не меньше вашего хочу это убийство раскрыть.
— Мало ли зачем, — пожал плечами Чупрун. — Может вы сами генерала замочили, а теперь заметаете следы.
— Глупости, — возразил Денис. — Я вообще здесь только после смерти Красномырдикова появился, а работникам магазина чего ради генерала убивать? Насколько я понял, генерал работал на синяевскую группировку.
— По пьяни, — объяснил опер. — Знаешь анекдот про Илью Муромца? Приходит Илья в лес, а там деревья повыдерганы, у Змея Горыныча крылья переломаны, избушка Бабы Яги по бревнышку рассыпана, сама Баба Яга грустно так на пеньке сидит с подбитым глазом.
Илья Муромец спрашивает ее: «Кто ж, бабуля, здесь такое безобразие учинил, вас с Горынычем изобидел?», а Баба Яга вздыхает и говорит: «Какой же ты, Илюша, добрый, когда трезвый!»
— Вряд ли, — возразил Зыков. — По пьяни так топор не бросишь. Тут твердая рука нужна.
— Как раз по пьяни и бросишь. Пьяные еще не такие чудеса творят. Везет им, заразам.
— Так как насчет кошки? — спросил Денис. — Проведете экспертизу?
— Проведем, обязательно проведем, только надо придумать, как теперь эту чертову улику оформить.
— А вы обратили внимание на камеры слежения у особняков новых русских? Убийца ведь мог попасть в поле зрения камеры, и тогда его изображение есть на видеокассете.
— Не считай нас за дураков, — почему-то обиделся Колюня. — Естественно, мы изъяли и просмотрели пленки, заснятые в ночь убийства.
— И что?
— А ничего. В некоторых особняках камеры так, для отвода глаз стоят, чтобы воров пугать, в других видеокассету по второму кругу успели использовать, суки экономные, на кассетах, полученных у хозяев находящихся поодаль от Дачного проспекта особняков, вообще после полуночи никто не заснят, в итоге есть только одна пленка, которая может оказаться полезной, да и от нее толку немного.
— А что на ней? — оживился Зыков.
— Силуэт мужчины, который проходил по Дачному проспекту незадолго до смерти генерала.
— Так это же здорово! — обрадовался журналист. — А опознать не удалось?
— Какой там опознать! — расстроено махнул рукой опер. — Он в тени шел, далеко от фонарей, шапочка на нем с длинным таким козырьком, так что лица не видно. Промелькнул в темноте, как привидение. Разве такого опознаешь?
— Жалко, — вздохнул Денис.
— Жалко, — согласился Чупрун.
— Значит, мы договорились? Будем сотрудничать?
— Слушай. — Колюня доверительно наклонился к журналисту. — Скажи мне только одну вещь: как он это делает?
— Кто? Что делает? — не сразу сообразил Зыков.
— Да пес этот, будь он неладен! Как он палку-то с крыши достает?
— Понятия не имею, — пожал плечами Денис. — Я здесь работаю только с сегодняшнего утра. По правде говоря, мне и самому до смерти интересно.
— Но ведь собаки не летают. Так? — Колюня испытующе посмотрел на журналиста.
— Не летают, — подтвердил тот. — Если верить Глебу, они только левитируют.
— Вот что, парень, — решительно произнес опер. — Хочешь работать со мной — разбейся в лепешку, но узнай, в чем тут трюк.
— Узнаю. Обязательно узнаю, — честно глядя в глаза Колюне, пообещал Денис.

Марина Александровна Червячук включила телевизор и вставила кассету в видеомагнитофон. Эту четырехчасовую кассету, на которой были зафиксированы люди, проходящие в ночь убийства генерала перед камерой слежения с десяти часов вечера до двух часов ночи, дал оперативникам предприниматель, особняк которого стоял на пересечении Дачного проспекта и Лесной улицы, примерно на полпути между памятником Зое с кислотой и железной дорогой.
На экране телевизора возникло чуть затемненное изображение погружающейся в сумерки улицы. Червячук нажала на перемотку с одновременным просмотром кадров. Люди с комично-лихорадочной поспешностью сновали взад-вперед по тротуару. В правом нижнем углу высвечивались яркие белые цифры, указывающие дату и время съемки с точностью до секунды.
Экран становился все темнее и темнее. На Дачном проспекте зажегся фонарь, золотистым полукругом выхватывая из ночного мрака часть тротуара. Время перевалило за полночь. Теперь улица была пуста.
Темная фигура утрированно торопливыми шагами пронеслась по экрану и растворилась в темноте.
Марина нажала на «плей», на обратную перемотку и снова на «плей».
Неясный размытый силуэт теперь уже с нормальной скоростью двигался по неосвещенной стороне дороги, подальше от фонарей.
Раз за разом прокручивая эту сцену, Червячук до рези в глазах вглядывалась в туманную фигуру. Прежде чем исчезнуть с экрана, идущий по дороге человек делал своеобразное движение головой, поднимая и поворачивая ее. Похожим жестом мужчина, в которого она была влюблена, иногда разминал на ходу мышцы шеи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101