настаиваться. Чем мы, в конце концов, хуже китайцев?
— Что это значит — Лолиту в помойку? — забеспокоился Лох в законе. — Мою Лолиту? Как это?
— Твою, чью же еще, — злорадно усмехнулся сторож. — Больше не будет у нас сосиски воровать.
— Кто эта Лолита? — тихо спросил у Глеба Денис. — Работница магазина? Тоже воровала?
— Да нет, это кошка приблудная, — успокоил Зыкова Бычков. — Демьян ее Лолитой прозвал. Маленькая была, изящная. Я таких не признаю. Я вообще котов не терплю, в магазин пускаю только Бугра. Вот это настоящий мужик. Весь в шрамах. Даже молока не пьет, жрет только мышей. Прямо фанат естественного питания. Никогда не мяукает, только хрипит. За это я его и полюбил. Чем-то он меня напоминает. Однажды торгую, а мне из очереди говорят, что мышь на витрине колбасу жрет. Взял я Бугра, посадил на колбасу, тот колбасу не тронул, а мышь сожрал. Очередь даже аплодировала.
— Что ты сделал с моей Лолитой? — демонстрируя собравшимся накачанные глицерином кулаки, с грозным видом поинтересовался Лох в законе.
— Говорю, в помойку выбросил. Сдохла твоя Лолита.
— Ты что, убил ее, морда неофашистская? — вскипел Дрызкин.
— Делать мне больше нечего, — обиделся Хрум. — По-твоему, как фашист, так сразу и убийца. Мы просто порядка хотим.
— Да в задницу твой порядок! С Лолитой-то что случилось?
— Порешил кто-то, — пожал плечами сторож. — Башку пополам перерубил. Около магазина валялась. Я проснулся на рассвете, вышел ноги размять, смотрю, она валяется. Ну, завернул я ее в ветошь, да и выбросил в помойку.
— Проснулся? — вскинул брови Глеб. — Что значит, проснулся? Ты ж сторожить должен, а не спать.
— Да не спал я, не спал. Так, кемарил, — отмахнулся Хрум.
— А когда вы Лолиту нашли? — заинтересовался Денис.
— Вчера, на заре. Часа за два до того, как генерала убитого обнаружили. Хорошо еще, что я за магазин не пошел, а то первый бы на трупешник наткнулся.
— Вы говорите, у нее голова была пополам разрублена? Чем? — спросил Зыков.
— А я почем знаю? — пожал плечами сторож. — Топором али тесаком.
«Топором. Ее убили топором. Так же, как генерала», — взволнованно подумал журналист.
— Оф-фициант! Пр-ринесите дверь! Я х-хочу войти! — донесся из коридора зычный женский голос.
Дверь подсобки распахнулась от мощного удара, и в нее, слегка покачиваясь, боком протиснулась широкая, как воздушный шар, женщина с чернеющими на корнях обесцвеченными перекисью волосами. За ее спиной колыхались щедрые телеса еще двух раскрасневшихся крашенных блондинок.
— А вот и наши учредители, — с усмешкой пояснил Глеб Бычков.

— Трахаться с собакой? Я? Ты в своем уме? — опешила Лада Воронец.
— В маске, — примирительно заметил Максим Лизоженов. — В изящной бархатной маске, парике, сетчатых чулках и туфлях на высоком каблуке. Лицо твое никому не нужно. Только тело и голос.
— Ну уж нет! — злобно прошипела певица. — Ах ты, урод! Я и не подозревала, что ты извращенец.
— Я? Извращенец? — обиделся Максим. — Ошибаешься, дорогая. Это ты у нас извращенка. Или лесбиянство уже стало общепринятой нормой? Баба, способная переспать с другой бабой, без проблем трахнет и собаку, тем более что Адам фон Штрассен — просто красавец мужчина.
— Адам фон Штрассен? Это еще кто?
— Возможно вы даже знакомы. Это мастино неаполитано, пес твоего соседа по поселку. Вы вполне могли встречаться. Морщинистый такой, рыжевато-коричневый, мощный, как Зевс.
— Морщинистый? — переспросила певица. — И вдобавок рыжевато-коричневый? Знаешь, лучше я поищу себе другого поставщика. Сам можешь спать со своим Зевсом.
— Я еще не все тебе сказал, — заметил Лизоженов. — Этот фильм нужен Психозу.
— Психозу?!!
Максим кивнул.
— Твою мать! — выругалась Воронец.
— Я сказал то же самое, когда Психоз изложил мне свою идею, — вздохнул Лизоженов. — Естественно, я сказал это про себя.
— Значит, это надо Психозу, — закусила губу Лада.
Максим достал из кармана пакетик с кокаином и призывно помахал им в воздухе.
— Как видишь, у нас обоих не остается выбора. Ну так как, договорились?
— Ублюдок.
— Это означает «да»?
— Черт с тобой. Договорились. Давай сюда кокаин.

— С ума сойти! — сказал Денис, с возрастающим интересом перелистывая страницы Книги жалоб и предложений. Предложение было только одно: уволить всех, зато жалоб было более чем достаточно.
На выездную торговлю Зыкову предстояло ехать только завтра, а пока он активно знакомился с жизнью апокалиптического магазинчика. Время в теплой компании летело незаметно, покупателей было немного, и создавалось впечатление, что утренняя попойка плавно завершилась обеденным перерывом.
— А! Ты Книгу читаешь, — усмехнулся Глеб. — Шедевр эпистолярного жанра русского народа. Здесь такие перлы попадаются — ни один юморист не додумается.
— Да ее издавать можно! — заметил Денис. — Ты только послушай: «На мою просьбу перевесить товар, продавец повернулся ко мне спиной и так стоял десять минут». Или вот это: «На мой вопрос: „У вас совесть есть?“ продавец ответил: „Есть, только мы ее не используем“ . Это ты сказанул?
— Нет. Андреич.
— А это: «После обеденного перерыва магазин открыли на пятнадцать минут позже, чем положено. Когда я спросила: „Почему я стучу, стучу, а вы не открываете?“, продавец косо посмотрел на меня, непристойно рыгнул и ответил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101