В зеркале отражался человек, который совершил убийство.За много лет службы ему куда чаще, чем желательно, приходилось лицом к лицу сталкиваться с убийцами. И он сознавал, что реакция человека, только что совершившего акт насилия, может быть бесконечно разнообразной. Одних мучит рвота, другие торопятся сытно пообедать, третьи лишают жизни самих себя. Некоторых охватывает паника, и они бегут куда глаза глядят. Есть, наконец, и такие, которые идут домой и ложатся спать.Строить догадки по этому вопросу было не только трудно, но и ошибочно с профессиональной точки зрения, ибо такая догадка могла направить следствие по ложному пути.И, однако, в обстоятельствах, сопутствовавших убийству Нюмана, было нечто, заставлявшее Колльберга задаваться вопросом: чем владелец штыка занялся непосредственно после убийства и чем он занят сейчас?Каковы же эти обстоятельства? Ну, прежде всего следует отметить крайнее исступление, с которым действовал убийца и которое свидетельствует о том, что в нем, вероятно, по сей час бушуют исступленные чувства. Значит, можно ждать и дальнейшего развития событий.Но так ли все просто? Колльберг припомнил собственные ощущения, когда Нюман делал из него десантника. Сперва у него начинались спазмы и нервная дрожь, он не мог есть, но совсем немного спустя после этого он выбирался из горы дымящихся внутренностей, сбрасывал маскхалат, принимал душ и прямиком топал в буфет. А там пил кофе и ел печенье. Стало быть, и к этому можно привыкнуть.И еще одно обстоятельство не давало Колльбергу покоя, а именно — непонятное поведение Мартина Бека. Колльберг был человек чуткий даже в отношении начальства. Мартина Бека он знал досконально и потому с легкостью улавливал всевозможные оттенки его настроения. Сегодня Мартин Бек был какой-то встревоженный, может, просто из страха, но он редко испытывал страх и никогда — без особой причины.Итак, Колльберг ломал голову над вопросом: чем занялся убийца после убийства?Гюнвальд Ларссон, не упускавший случая строить предположения и взвешивать возможности, сразу сказал:— Он, наверно, пошел домой и застрелился.Мысль Ларссона, бесспорно, заслуживала внимания. Может, и в самом деле все проще простого. Гюнвальд Ларссон частенько угадывает, но ошибается он не менее часто.Колльберг готов был признать, что это был бы поступок, достойный мужчины, только и всего. Но качества Гюнвальда Ларссона как полицейского никогда не внушали ему особого доверия.И не кто иной, как этот не внушавший ему доверия тип, вдруг прервал нить его размышлений, явившись перед ним в сопровождении тучного лысого мужчины лет около шестидесяти. Мужчина пыхтел как паровоз, впрочем, так пыхтели почти все, кому приходилось поспевать за Ларссоном.— Это Леннарт Колльберг, — сказал Гюнвальд Ларссон.Колльберг приподнялся, вопросительно глядя на незнакомца. Тогда Ларссон лаконично завершил церемонию представления.— А это лекарь Нюмана.Они пожали друг другу руки.— Колльберг.— Блумберг.И тут Гюнвальд Ларссон обрушил на Блумберга град лишенных смысла вопросов.— Как вас по имени?— Карл Аксель.— Сколько лет вы были врачом Нюмана?— Больше двадцати.— Чем он болел?— Трудно понять неспециалисту…— Попытайтесь.— Специалисту тоже нелегко.— Вот как?— Короче, я только что просмотрел последние рентгеновские снимки. Семьдесят штук.— И что вы можете сказать?— Прогноз в общем благоприятный. Хорошие новости.— Как, как?У Гюнвальда Ларссона сделался такой ошарашенный вид, что Блумберг поторопился добавить:— Разумеется, если бы он был жив. Очень хорошие новости.— Точнее?— Он мог бы выздороветь.Блумберг подумал и решил ослабить впечатление:— Во всяком случае, встать на ноги.— Что же у него было?— Теперь, как я уже сказал, нам это известно. У Стига была средних размеров киста на теле поджелудочной.— На чем, на чем?— Ну, есть такая железа в животе. И еще у него была небольшая опухоль в печени.— Что это все означает?— Что он мог бы до некоторой степени оправиться от своей болезни, как я уже говорил. Кисту следовало удалить хирургическим путем. Вырезать, иначе говоря. Это не было новообразованием.— А что считается новообразованием?— Канцер. Рак. От него умирают.Гюнвальд Ларссон даже как будто повеселел.— Уж это мы понимаем, можете не сомневаться.— Вот печень, как вам может быть известно, неоперабельна. Но опухоль была совсем маленькая, и Стиг мог прожить с ней еще несколько лет.В подтверждение своих слов доктор Блумберг кивнул и сказал:— Стиг был физически очень крепким человеком. Общее состояние у него превосходное.— То есть?— Я хотел сказать: было превосходным. Хорошее давление и здоровое сердце. Превосходное состояние.Гюнвальд Ларссон, казалось, был удовлетворен.Эскулап сделал попытку уйти.— Минуточку, доктор, — задержал его Колльберг.— Да?— Вы много лет пользовали комиссара Нюмана и хорошо его знали.— Справедливо.— Что за человек был Нюман?— Да, да, если отвлечься от общего состояния, — подхватил Гюнвальд Ларссон.— Ну, я не психиатр, — сказал Блумберг и покачал головой. — Я, знаете ли, терапевт.Но Колльберг не хотел удовольствоваться этим ответом и упрямо повторял:— Но должно ведь было у вас сложиться какое-нибудь мнение о нем?— Стиг Нюман. как и все мы, грешные, был человеком сложным, — туманно произнес врач.— Больше вы ничего не можете о нем сказать?— Ничего.— Благодарим.— До свиданья, — сказал Гюнвальд Ларссон.На этом беседа закончилась.Когда специалист-гастроэнтеролог удалился, Гюнвальд Ларссон принялся хрустеть пальцами, методично вытягивая один за другим, — пренеприятнейшая привычка.Колльберг наблюдал эту процедуру с кротким отвращением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57