Вчера вечером, когда вы позвонили в монастырь, чтобы справиться обо мне, я собиралась сообщить вам время, на которое меня вызывали, но, когда подошла к телефону…
Жером Фандор удивленно раскрыл глаза:
— О чем вы говорите, мадемуазель? Я не звонил вам вчера вечером. Кто же сказал вам, что это звонил я?
— Никто мне этого не говорил, просто я так предположила. Кто еще мог бы мной интересоваться с такой доброжелательностью и постоянной заботой?
Жером Фандор ничего не ответил.
Этот загадочный телефонный звонок, о котором наивно поведала девушка, снова взволновал его…
Таким образом, уже три раза кто-то пытался получить новости о девушке, узнать, находится ли она по-прежнему в монастыре на улице Гласьер. Удовлетворенный ответом, спрашивавший исчезал, пользуясь анонимностью телефонных разговоров, в чем Фандор, кстати, смог сам убедиться.
В этом была какая-то загадка, причем загадка настораживающая.
Девушка никому не давала свой адрес. Жером Фандор также никому его не открывал. Только тот, кто следил за ними обоими, кому было важно не потерять их следы, смог бы получить достаточно информации, чтобы знать, где находится Элизабет Доллон. Только тот, кто намеревался так или иначе воздействовать на девушку, мог нуждаться в сведениях, которые монашки по своей наивности ему предоставили.
Значит, даже в стенах этого мирного пристанища девушка не была в безопасности. Не будучи обычно большим пессимистом, Жером Фандор не смог сдержаться и вздрогнул при мысли о том, что какие-то яростные и грозные таинственные противники могут причинить вред этому несчастному ребенку, защитником которого он стал.
И потом…
Жером Фандор не хотел признаться даже себе, но…
Не испытывал ли он к прекрасной сестре бедняги Доллона более нежное чувство, чем обычная симпатия?
Не вздрагивал ли он каждый раз, когда видел девушку? Не билось ли сильней его сердце?
Об этом Жером Фандор не думал, но подсознательно испытывал на себе влияние этого чувства.
— Раз вы не можете больше оставаться в монастыре, — спросил он у Элизабет, — где вы собираетесь жить?
— Сегодня вечером я еще вернусь к августинкам на улицу Гласьер, хотя мне и непросто злоупотреблять их сердечным гостеприимством. А что касается завтрашнего дня…
Несчастная сестра Доллона сделала какой-то неопределенный жест, и Фандор уже собирался ей что-то посоветовать, как дверь кабинета господина Фюзелье приоткрылась. Появился секретарь судьи и, оглядывая коридор поверх очков, позвал невыразительным голосом:
— Господин Жером Фандор.
— Я здесь, — ответил молодой человек, — иду.
И приближаясь к кабинету судьи, вынужденный быстро расстаться с девушкой, он сказал ей тихим голосом странные слова:
— Подождите меня, мадемуазель, и, ради бога, хорошенько запомните: что бы я ни говорил, что бы ни произошло, будем ли мы вдвоем или в присутствии посторонних, через несколько мгновений или позже, не удивляйтесь тому, что с вами может случиться, даже из-за меня. Просто будьте уверены: все, что я делаю — для вашего же блага… Большего я вам не могу сказать!
Растерянная, Элизабет осталась стоять под впечатлением слов Жерома Фандора, а репортер уже был в кабинете следователя.
— Дорогой господин Фандор, — господин Фюзелье сердечно пожал руку журналисту, — сейчас передо мной не репортер, но свидетель и прежде всего герой, спасший жертву. Позвольте мне вас поздравить. Вы появились очень кстати, и ваша проницательность привела вас к двери именно той комнаты, где дни несчастной девушки могли быть сочтены. Еще раз, браво.
Жером Фандор просто ответил:
— Вы мне льстите, господин Фюзелье, так как в действительности я здесь ни при чем. В Отей я приехал по приглашению мадемуазель Доллон, и чистая случайность привела меня на второй этаж. Там я почувствовал запах газа, и, как это сделал бы каждый, открыл дверь, увидел… вот и все.
— Все равно, — повторил судья, уверенный в своей правоте, — это прекрасно. Не всем журналистам так везет, как вам, и я признаюсь вам, что немного завидую, ведь ваша счастливая звезда дала возможность предотвратить драму и, так сказать, избежать фатального исхода. Однако ваша профессиональная сноровка еще не позволила, пока по крайней мере, определить мотивы преступления, которое кто-то собирался совершить. Вы ведь думаете по этому поводу то же, что и я, не так ли? Это была не попытка самоубийства, а покушение на убийство?
Жером Фандор утвердительно кивнул головой.
— Несомненно. — проговорил он.
Удовлетворенный, судья выпятил грудь.
— Я это тоже всегда говорил.
Секретарь суда, только что закончивший страницу, почерк которого невозможно было расшифровать, привстал и гнусавым голосом, прерывая беседующих, которые говорили скорее как друзья, чем как судья и свидетель, спросил:
— Будет ли господин судья формулировать показания господина Жерома Фандора?
— В несколько строк, — ответил судья. — Мне кажется, что господину Фандору нам больше нечего сказать, кроме того, что он изложил в своих статьях в «Капиталь». Не правда ли? — спросил судья, глядя на журналиста.
— Точнее и быть не может, — ответил тот.
Через некоторое время секретарь составил протокол и прочитал его монотонным голосом.
Жером Фандор подписал этот совершенно его не компрометирующий протокол.
Журналист уже собирался расстаться с судьей и как можно быстрее встретиться с Элизабет Доллон, но тот удержал его, взяв за руку.
— Соблаговолите немного подождать, — сказал господин Фюзелье. — Чтобы прояснить несколько моментов, мне необходимо задать свидетелям два-три вопроса. Я думаю, они еще не ушли, и мы сейчас проведем нечто вроде объединенной очной ставки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101