Мике покачал головой.– Однако кажется, – произнес он, – порывшись в прошлом, установив связи жертвы…– Вот именно! Я чувствовала, что вы это скажете. Здесь как раз начинается невероятное. Итак, дорогой мой Мике, тело несчастного найти не удалось, но имя-то его было известно. Некто Морис, который выдавал себя за рабочего, специалиста по воздушным шарам…– Как это «выдавал»?– Да, выдавал, поскольку в этом не было ни капли правды. Представляете, на следующий день после убийства комиссар обыскал комнату – ничего… Проходят дни – новый обыск… А вчера в четыре, к моему несказанному изумлению, я увидела у себя в редакции, на улице Пресбург, кого бы вы думали?..– Черт! Понятия не имею!– Инспектора полиции! Вот именно! И он сказал: «Сударыня, вы, конечно, читали о подробностях преступления, которое было совершено на набережной Отей в отношении некоего Мориса?» Я кивнула. «Так вот, сударыня, некто Морис – это не кто иной, как ваш автор, поэт Оливье. Что вам о нем известно?»Мике казался оглушенным, ошарашенным…Мадам Алисе продолжала:– У меня, конечно, челюсть отвисла! Я же вам про Оливье все уши прожужжала, говорила, что ничего о нем не знаю, в глаза не видала, наши отношения исчерпывались перепиской… Я первым делом спрашиваю полицейского: «Каким образом вы узнали, что это Оливье, ведь он называл себя Морисом?» А полицейский мне отвечает: «Только что в его комнате обнаружены рукописи, подписанные Оливье, письма, бумаги, наконец удостоверение личности!.. Вдобавок, несмотря на все старания, мы так и не смогли отыскать фирмы, где некий Морис был, так сказать, рабочим по шарам!..» Полицейский поведал и другие детали, неопровержимо доказывающие, что несчастный Морис – это был бывший сотрудник «Литерарии» Оливье.Мике, весьма заинтригованный, покачал головой:– Черт побери! Ну и дела…И, спохватившись, добавил:– Но я не понимаю, при чем тут вы, при чем тут мы, мадам?– Немного потерпите. Я была настолько поражена, потрясена сообщениями полицейского, что засыпала его вопросами… Он сам был не слишком осведомлен… Тем не менее я узнала, что среди бумаг несчастного Оливье найдено нечто вроде письма-завещания, предназначенного некому Жаку Бернару, который проживает в Монруже; в этом письме Оливье доверял, вернее передавал другу права на все свои произведения, сочинения, как изданные, так и нет… Кажется, их не так уж мало…– И что? – осведомился Мике, пока не понимая, куда клонит мадам Алисе.– Ну, дорогой мой, в этом вся соль! Неужели вы не улавливаете?– Честно говоря, нет.– Да тут все яснее ясного…– Наверное, я тупица.– Ну что вы!.. В вас только отсутствует директорская жилка.– Что правда, то правда!– И вы не замечаете прекрасную возможность сделать себе имя.– Сделать себе имя? В чем же ваш план, мадам?– Бедняга Мике, повторяю, мой план самоочевиден… Вот талантливый поэт, очень талантливый, даже гениальный, молодой, бедный, живущий под вымышленным именем, который таинственно, возможно, трагически погибает; об этом пишут все газеты, его имя у всех на устах, при этом у него остаются неизданные сочинения. Неужели вы не понимаете, что «Литерария» – именно то издание, которое может привести его к триумфу, к славе, к успеху?Мике казался несколько смущенным:– Но, сударыня, вы же только что сказали, что он умер?– Именно! Поэтому он гений!– О!– Да! Полноте, будто вы сами не знаете! Это непреложное правило. Он мертв, значит, безопасен для собратьев по перу, худого о нем никто из них не скажет, напротив! Расточая хвалы ему, можно обратить внимание на себя! Вас прочтут, ради того, чтобы узнать об Оливье… повторяю, загадочно убитом… тем самым фигуре небезынтересной… Оливье получит неслыханную прессу. Недели через две, даже через неделю, его стихи будут рвать из рук, при условии…– Условии?..– При условии, что я решусь, не откладывая в долгий ящик – поэтому к вам и пришла, дорогой мой Мике, – наложить лапу на его творчество…– Теперь понимаю!Мадам Алисе рассмеялась.– Правда, неплохо задумано? Итак, вы знаете мой план… Через четыре дня у меня выходит номер. Там будет пропасть всякой всячины об Оливье: поэт милостью Божьей, классик, талант, грустный и смиренный, певец любви и печали… непризнанный гений. Ну как? Я нажимаю на его нищее, жалкое, презренное существование, упоминаю, что он выдавал себя за рабочего, показываю его этаким бессребреником, превозношу до небес как человека и талант, претерпевший множество лишений… Ниже, я имею в виду свою статью, три колонки я отдаю его трагическому убийству. В «Столице» есть отличные репортажи с любопытнейшими подробностями. Я рассказываю о его любовнице, молодой работнице, которая, подобно музе является к поэту и с удивлением замечает, что из-под закрытых дверей выбивается полоска света; не достучавшись, она смотрит, и взору ее открывается кошмарное зрелище: обезглавленное туловище, скалящаяся голова и кровь, повсюду кровь!.. Я придумала ловкий переход: буквально несколько слов я посвящаю полицейскому расследованию, которое не слишком интересует читателей «Литерарии», и тут же говорю, что у Оливье остались неизданные сочинения, настоящие сокровища, восхитительные и необыкновенные творения… И на этом ставлю точку!– Но, дорогая мадам, написав все это, вы добьетесь того, что произведения Оливье и впрямь станут на вес золота, как вы только что говорили…– Это меня не волнует. Надеюсь, к выходу номера в свет, то есть, уже завтра-послезавтра, мой замечательный друг Мике, который будет выступать моим посредником, разыщет наследника Оливье, а именно Жака Бернара, и, естественно, по сходной цене приобретет некоторое количество рукописей с тем, чтобы на следующей неделе «Литерария» могла бы объявить читателям о регулярной публикации произведений поэта Оливье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96