Неужели
она специально пришла за ним в кино? Если сейчас подняться и уйти, не
устроит ли она сцену? Он постарался проигнорировать руку, глядя на
экран, где молодой архитектор только что получил загадочную телеграмму.
Руки плотно стиснули поручни кресла. Его руки - Джона Бенедикта Харриса.
- Мистер Харрис, здравствуйте!
Мужской голос. Джон обернулся. Это был Олтин.
- Олтин.
Лицо Олтина расплылось в улыбке.
- Да. Вы думали, это кто-нибудь?
- Кто-нибудь другой?
- Да.
- Нет.
- Вы смотрите фильм?
- Да.
- Он же не на английском. На турецком.
- Я знаю.
Люди, сидевшие рядом, зашикали на них, призывая к тишине. Белокурая
певица погрузилась в один из городских водоемов, Бинбирдирек, который,
благодаря созданной режиссером иллюзии, казался огромным.
- Мы пересядем к вам, - шепнул Олтин.
Джон кивнул.
Олтин сел справа и шепотом представил своего друга, который сел
слева от Джона. Друга звали Явуз, он не говорил по-английски.
Джон безропотно пожал руку Явузу.
После этого было уже трудно сосредоточиться на фильме. Краем глаза
Джон рассматривал Явуза. Турок был примерно того же роста и возраста,
что и Джон, но это относилось по крайней мере к половине мужчин в
Стамбуле. Совершенно непримечательное лицо; глаза влажно поблескивали,
отражая свет экрана.
Килинг карабкался по стене дома, стоявшего на склоне высокого
холма. Вдали меж туманных холмов виднелись воды Босфора.
Что-то отталкивающее было почти в каждом турецком лице. Но что
именно? Джон никак не мог понять. Может быть, какая-то особенность
строения черепа, узкие скулы, глубокие вертикальные линии, идущие от
глаз к краям рта; сам рот, узкий, со сплющенными губами? Или некая
скрытая дисгармония всех черт лица?
Явуз - обычное имя, как сказал клерк на почте.
В последние минуты фильма произошла схватка между двумя Килингами,
ложным и настоящим. Один из них был сброшен с крыши недостроенного дома
- очевидно, "плохой". Но настоящий или ложный? И который из них напугал
певицу в спальне, задушил старого доктора, похитил чемодан?
- Вам понравилось? - спросил Олтин, когда они направились к выходу.
- Да.
- И вы поняли, о чем там говорилось?
- Кое-что. Вполне достаточно.
Олтин сказал что-то Явузу, который затем обратился к своему новому
американскому другу по-турецки.
Джон покачал головой. Олтин и Явуз засмеялись.
- Он говорит, что у вас такой же костюм, как у него.
- Да, я сразу заметил, когда зажегся свет.
- Куда вы теперь, мистер Харрис?
- Сколько сейчас времени?

- 12 -
Они стояли на улице возле кинотеатра. Дождь едва моросил. Олтин
посмотрел на часы.
- Половина восьмого.
- Мне пора домой.
- Мы пойдем с вами и купим бутылку вина. Хорошо?
Джон неуверенно посмотрел на Явуза. Явуз улыбался.
Что будет, когда она придет и станет стучать и звать Явуза?
- Не сегодня, Олтин.
- Нет?
- Мне немного нездоровится.
- Да?
- Нездоровится. У меня температура. Голова болит. - Он положил руку
на лоб и тут же действительно ощутил жар и головную боль. - Может, в
другой раз. Извините.
Олтин скептически пожал плечами. Джон пожал руку Олтину, потом
Явузу. Они оба явно чувствовали себя оскорбленными.
* * *
Возвращаясь к себе домой, он избрал окольный путь и старался
избегать темных переулков. Настроение, оставшееся после фильма, - как
остается во рту вкус ликера, - сильно изменило восприятие окружающих
предметов, такое уже случалось с Джоном. Однажды, посмотрев "Jules et
Jim", он вышел из кинотеатра и обнаружил, что все вывески на улицах
Нью-Йорка переведены на французский язык. И теперь тот же самый
магический эффект позволял ему думать, будто он понимает обрывки
разговоров прохожих. Значение каждой отдельной фразы воспринималось с
очевидной непосредственностью факта, природа слов смешивалась с природой
вещей. Каждая словесная конструкция, каждый взгляд и жест превосходно
подходили к окружающей обстановке, к вечерней улице с ее огнями, к
мыслям Джона.
Опьяненный этой чудесной иллюзией, он наконец свернул на свою
темную улицу и едва не столкнулся с женщиной, которая стояла на углу и
так же прекрасно вписывалась в общую картину.
- Вы! - Он остановился.
Они стояли и смотрели друг на друга. Похоже, женщина была тоже не
готова к такому столкновению.
Густые черные волосы, зачесанные назад. Худое рябоватое лицо,
низкий лоб, морщинки возле бледных губ. И слезы, которые только что
появились в ее широко открытых глазах. В одной руке она держала
маленький сверток, перевязанный веревкой, другой сжимала подолы своих
юбок. Вместо пальто на ней было множество тонких одежд.
Неожиданно он ощутил некоторое напряжение у себя между ног.
Эрекция. (Однажды с Джоном уже случалось такое, когда он читал дешевое
издание Крафт-Эбинга. Речь шла о некрофилии.) Он покраснел.
Боже, что, если она заметила!
Женщина опустила глаза и стала что-то шептать. Ему, Явузу.
Он должен пойти с ней домой... Почему он? Явуз, Явуз, Явуз... он
нужен ей... и его сын...
- Я не понимаю вас. Ваши слова не имеют для меня никакого смысла. Я
американец. Мое имя Джон Бенедикт Харрис - не Явуз. Вы ошиблись, неужели
вы не видите?
- Явуз, - кивнула она.
- Не Явуз. Йок! Йок! Йок!

- 13 -
Потом прозвучало слово, примерно соответствующее английскому
"love", и женщина медленно приподняла свои юбки, показывая худые икры в
черных чулках.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13