Что помешало ему предать их законной каре, установленной для прелюбодеев? Наказанию, им же самим установленному. Почему он не потребовал побить их камнями? Что это, жалость, сочувствие? Или просто родительская слабость? Гримаса, перекосившая лицо старика, ничего не объясняла Бадди.
— Я пришел сюда молиться, — сказал он сыну, когда они остались вдвоем. И, не закончив фразы, ногой, обутой в тяжелый башмак, он сильно ударил Бадди. Хорошо, что движение оказалось замедленным, видимо, благодаря выпивке, и сын успел вовремя увернуться, так что удар пришелся по бедру.
— Ладно, мальчик, после разберемся, — пообещал Андерсон, растягивая слова, и вошел в церковь. Видать, не придется ему больше пользоваться положением любимца, которое так некстати свалилось на него в июне.
Когда Бадди вышел из церкви, первые снежинки плавно падали с серого неба. Бадди подставил руку и смотрел, как они тают на ладони.
Глава 7
ПРИШЕСТВИЕ
Корова Грейси жила вместе со всеми, в общей комнате. У цыплят тоже был свой угол, только свиньи помещались снаружи, в свинарнике.
После Дня Благодарения четыре дня подряд шел снег. Он падал тяжелыми хлопьями, и это было похоже на игрушечный снегопад, который сыпется на крошечный городок внутри стеклянного пресс-папье. Потом целую неделю было по-зимнему ясно, и детишки бегали на прежний берег озера кататься с гор на санках. На исходе недели задули штормовые ветры, снегопад разыгрался не на шутку. Андерсон забеспокоился, не рухнут ли стены их хлипкого жилища, несмотря на то, что их подпирали высокие сугробы. Три-четыре раза в день мужчины выходили на улицу перетягивать «навес», служивший крышей общей комнаты. Пока расчищали от снега, стаскивали и скручивали ту половину крыши, которая была наверху, та, что свешивалась вниз, постепенно высвобождалась из-под плотного снежного кокона и занимала место убранной половины. Не считая этих хлопот да ухода за свиньями, во время метелей мужчины бездельничали. Вся прочая работа — стряпня, тряпки, дети и больные — лежала на женских плечах. Когда погода прояснится, мужчины смогут охотиться или заниматься подледным ловом рыбы, что, кстати, сулило немалые надежды на добычу.
А пока приходилось терпеть вынужденное безделье, и прожить эти дни было нелегко. Выпивать в общей комнате запрещалось (драк и без того хватало), покер потерял привлекательность, когда деньги в глиняном горшке стали цениться не больше, чем бумажки, которыми пользовались дети в своих бесконечных играх в «Монопольку». Других книг, кроме Андерсоновой Библии в переплете из телячьей кожи (раньше она украшала аналой епископальной церкви), было очень мало — их не держали из-за недостатка места под крышей, это пространство было слишком драгоценно. Да если бы даже книг и было побольше, кто бы стал их читать? Ну, Орвилл стал бы — он был из читающей публики. Ну, Бадди. Да Леди, наверное, тоже — она всегда много читала.
Разговоры вертелись вокруг вопросов практических. Но большей частью мужчины подражали Андерсону, а он неподвижно сидел на краю своей кровати и жевал жвачку из мякоти Растений. Сомнительно, однако, чтобы остальные проводили это время столь же плодотворно, как это удавалось ему, ибо он-то был погружен не просто в раздумья — он строил планы. Во всяком случае, когда наступала весна, все нововведения и усовершенствования, все новые идеи исходили только от него и ни от кого больше.
Теперь среди них появился еще один человек, способный по-настоящему мыслить. Он, правда, предпочитал мыслить вслух. Старик слушал Джереми Орвилла с неудовольствием. Соображения, которые Орвилл то и дело выдвигал, порою казались ему совершенно безбожными. Взять хотя бы Растения — он рассуждал о них как об искусственных лабораторных образцах. Он как будто даже восхищался ими. Впрочем, он мог одновременно высказывать и абсолютно здравые суждения. Даже когда разговор заходил о погоде (эта тема обсуждалась чаще других), он и то знал, что сказать.
— Я все же так полагаю, — говорил Клэй Кестнер (разговор происходил в первый день, как началась лютая пурга, но Клэй своего мнения держался уже несколько лет), — что не климат холоднее становится, а просто мы больше на холоде торчим. Это все нам кажется, потому что здоровье наше уже не то. С какой стати погоде-то холодать?
— Какого черта, Клэй, — возразил Джоэль Стромберг, неодобрительно встряхивая головой, или, может, голова у него просто тряслась, — провалиться мне на этом месте, если зимы нынче не холоднее, чем лет десять-двадцать назад. Тогда мы, бывало, не знали наверняка, выпадет ли снег к Рождеству. Я таки думаю, это оттого, что озеро обмелело.
— Болтовня! — упорствовал Клэй, и нельзя сказать, чтоб это было несправедливо.
В другое время на них обратили бы не больше внимания, чем на унылый вой ветра в зарослях голых островерхих Растений, но на сей раз вмешался Орвилл:
— Знаете, для похолодания все же должна быть причина. Двуокись углерода, например.
— Она что, определяет цену на яйца? Причем тут это? — съязвил Клэй.
— Это углекислый газ, то самое, что потребляют вместе с водой все растения, и эти, новые, в том числе, такой же смесью питаются. А мы — и вообще все животные — его выделяем. И вот мне кажется, что с тех пор, как появились Растения, прежнее равновесие между углекислым газом, который они потребляют, и тем, который мы выделяем, нарушилось. Они опережают нас. То есть, углекислого газа в атмосфере стало меньше. А он, между прочим, удерживает тепло, сохраняет тепловую энергию солнца, и воздух становится теплее. Значит, чем меньше углекислого газа, тем холоднее и больше снега.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58