Дело обстояло еще хуже. У меня вообще было слишком мало денег, но я все-таки уплатил капитану половину того, что он требовал, и обещал вернуться с остальным. Я не знал, каким путем добуду эти деньги, но был уверен, что это мне удастся. У меня была мысль обратиться к мистеру Сперрелу. Наверное, он не откажет мне. Он как будто относится ко мне с отеческой привязанностью, и я могу довериться ему на мгновение.
Я приблизился к своему жилью с тяжелым предчувствием в сердце. Мистера Сперрела не было дома, и мне пришлось дожидаться его возвращения. Подавленный усталостью, горем и общим болезненным состоянием, я опустился в кресло. Но я быстро спохватился. У меня в сундучке лежал заказ, полученный от мистера Сперрела в то самое утро, стоимостью в пять раз больше той суммы, которая была мне нужна. Одно мгновение я колебался, не воспользоваться ли мне этим имуществом. Но я с презрением отогнал эту мысль. Я ни в малейшей мере не заслуживал упреков, которые мне бросали, и твердо решил, что не заслужу их никогда. Я сидел, тяжело дыша, перепуганный, полный мрачных предчувствий. Мои страхи даже мне самому казались более сильными и неотступными, чем это вызывалось обстоятельствами.
Было странно, что мистера Сперрела нет дома в такое время; при мне этого ни разу не случалось. Он ложился между девятью и десятью часами. Пробило десять, одиннадцать, а мистера Сперрела не было. В полночь я услыхал стук в дверь. Все в доме спали. У мистера Сперрела, который всегда рано возвращался домой, не было ключа, чтобы самому открыть дверь. Проблеск, слабый проблеск чувства общительности проснулся в моем сердце. Я проворно сбежал по лестнице и открыл дверь.
При свете небольшого огарка, который держал в руке, я заметил что-то необыкновенное в его лице. Не успел я заговорить, как увидел двух незнакомцев, входивших вслед за ним. С первого взгляда я отлично понял, что это за люди, а со второго признал в одном из них не кого другого, как самого Джайнса. Я уже раньше слыхал, что он был сыщиком, и не удивился, что он вернулся к прежнему занятию.
Хотя я в течение трех часов старался приготовиться к неизбежной необходимости попасть еще раз в руки слуг правосудия, однако чувство, которое я испытал при их появлении, было невыразимо мучительно. К тому же я был немало удивлен временем и способом их появления и с нетерпением хотел узнать – неужели мистер Сперрел мог оказаться настолько низким, чтобы привести их?
Я недолго оставался в недоумении. Как только он увидал, что его спутники вошли, он воскликнул с судорожной торопливостью:
– Вот, вот тот, кого вам надо! Слава богу, слава богу!
Джайнс быстро оглядел меня; надежда и сомнение сменялись на его лице; он ответил:
– Клянусь богом, не знаю, так это или нет. Боюсь, мы дали маху! – Потом, спохватившись, он прибавил: – Все-таки войдем в дом, сделаем осмотр.
Мы все поднялись по лестнице в комнату мистера Сперрела. Я поставил свечу на стол. До тех пор я молчал, но решил не сдаваться, и сомнения Джайнса немного ободрили меня. Поэтому я спросил спокойно и равнодушно своим заученным говором, одной из особенностей которого была картавость:
– Прошу вас, джентльмены, что вам угодно от меня?
– Видите ли, – отвечал Джайнс, – нам нужен некий Калеб Уильямс, негодяй из негодяев! Я бы должен был хорошо знать малого, да, говорят, у него что ни день, то новое лицо. Так вы, уж пожалуйста, снимите, что у вас на лице лишнее, а если не можете этого сделать, то, уж конечно, можете снять платье и показать, из чего изготовлен ваш горб.
Я возражал, но напрасно. Я стоял, уличенный в своих уловках. И Джайнс, хотя еще не совсем уверенный, с каждой минутой все более укреплялся в своих подозрениях. Мистер Сперрел, выпучив глаза, с жадностью следил за происходящим. По мере того как мой обман постепенно становился явным, он повторял свое восклицание: «Слава богу! Слава богу!»
Наконец, измученный этим зрелищем лицемерия и полный беспредельного отвращения к гнусной и двуличной фигуре, которую я собою, казалось, являл, я воскликнул:
– Хорошо! Я Калеб Уильямс. Ведите меня куда хотите. А теперь, мистер Сперрел…
Он сильно вздрогнул. В то мгновение, когда я назвал себя, восторг его достиг высшего предела, и он совершенно не мог его сдержать. Но неожиданность моего обращения и тон, которым я говорил, ошеломили его.
– Может ли быть, – продолжал я, – чтобы вы оказались таким негодяем, что выдали меня? Что я сделал, чтобы заслужить такое обращение? Это ли доброта, которой вы хвалились? Любовь, о которой постоянно твердили? Послать меня на смерть?
– Мой бедный мальчик! Мой дорогой! – воскликнул Сперрел тоном самой смиренной укоризны и захныкал, – Право, я ничего не мог поделать! Я сделал бы, если б мог! Я надеюсь, они не причинят тебе вреда, мой дорогой! Я умру, если они сделают это, я знаю!
– Жалкий тупица! – сурово перебил я его. – Ты предаешь меня беспощадным когтям закона и толкуешь о том, что мне не причинят вреда! Я знаю свой приговор и готов к тому, чтобы встретить его! Ты накинул петлю мне на шею и за ту же цену сделал бы то же самое со своим единственным сыном. Иди, считай свои проклятые гинеи! Моя жизнь была бы в большей безопасности в руках первого встречного, чем такого человека, как ты, чьи глаза без конца проливали надо мной крокодиловы слезы!
Я всегда считал, что моя болезнь и, по мнению мистера Сперрела, близкая смерть отчасти способствовали его предательству. Он предугадывал, что скоро я не буду больше в состоянии работать. С тоской вспомнив издержки, вызванные болезнью и смертью сына, он решил не оказывать мне подобной помощи. Однако мистер Сперрел боялся упреков совести за то, что бросает меня на произвол судьбы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140