Его поразительная красота повергла их в трепет.
Увидев, что Укон раскрыла для него боковую дверь, Гэндзи улыбнулся:
– О, через эту дверь должно входить совершенно с другими чувствами, – говорит он, усаживаясь на приготовленное для него сиденье в передних покоях. – Боюсь, что столь тусклое освещение может пробудить в сердце легкомысленные желания. Я слышал, будто вы хотели увидеть лицо отца? Или я ошибаюсь? – обращается он к девушке и немного отодвигает занавес.
Совсем растерявшись, она отворачивается, но, успев убедиться в ее чрезвычайной миловидности, министр говорит:
– Зажгите светильники поярче. В этом полумраке есть что-то многозначительное, не подобающее случаю…
Укон, удлинив фитиль, пододвигает светильник.
– Стоит ли так робеть? – улыбается Гэндзи и, любуясь прелестным лицом юной госпожи, думает: «Да, Укон права». Он беседует с ней просто, без всяких церемоний, словно он и в самом деле ее отец. – Все эти годы я ни на миг не забывал вас и печалился, не зная, где вас искать. И теперь, когда вы здесь, рядом, я невольно спрашиваю себя: «Уж не сон ли?» Мысли уносятся в прошлое, и все чувства в таком смятении, что я вряд ли сумею сказать вам все, что желал бы сказать. – И министр вытирает слезы.
В самом деле, как печальны воспоминания! Подсчитав, сколько девушке может быть лет, он говорит:
– Вряд ли какой-нибудь другой отец так долго был разлучен со своей дочерью. Сколь безжалостна к нам судьба! Но не бойтесь меня, вы уже не дитя, и ничто не мешает нам спокойно говорить обо всем, что произошло за эти годы.
Но, совсем смутившись, девушка не в силах вымолвить ни слова.
– Увы, я и на ноги встать не могла (143), когда увезли меня из столицы, а все, что было потом, – словно мимолетный сон… – тихо говорит она наконец, и ее юный голос так живо напоминает Гэндзи голос той, что давно уже покинула этот мир…
«А ведь ответ ее вовсе не дурен», – думает он и, улыбнувшись, отвечает:
– Я хорошо понимаю, как тяжело было вам жить в такой глуши, и, поверьте, не найдется человека, в котором ваши страдания возбудили бы более искреннее участие…
Скоро, дав Укон соответствующие указания, Гэндзи вышел. Девушка произвела на него самое приятное впечатление, и, обрадованный, он поспешил рассказать о ней госпоже Мурасаки.
– Я относился к ней с некоторым пренебрежением, полагая, что за эти годы она должна была стать жалкой провинциалкой, но, к счастью, мои опасения оказались напрасными: она держится с таким достоинством, что скорее я чувствую себя неловко в ее присутствии. Не станем же делать тайну из ее пребывания здесь, пусть помучаются принц Хёбукё и прочие молодые любезники, устремляющие взоры за нашу ограду. До сих пор они вели себя в нашем доме столь степенно только потому, что никто не возбуждал их любопытства. Посмотрим, как быстро утратят они свою церемонную важность. Стоит только окружить ее заботами…
– Право, где еще найдешь такого отца? Не кажется ли вам, что дурно думать прежде всего о поклонниках? – попеняла ему госпожа.
– Жаль, что я не думал об этом раньше, а то бы и о вас позаботился соответствующим образом. Не пришлось бы теперь мучиться запоздалым раскаянием, – смеясь, ответил Гэндзи, и госпожа залилась румянцем, удивительно красившим и молодившим ее.
Придвинув к себе тушечницу, Гэндзи набросал на листке бумаги:
«От любовной тоски
Душа томится по-прежнему.
Какая судьба
В мою жизнь вплела так чудесно
Драгоценную эту нить?»
– Бедняжка! – проговорил он, ни к кому не обращаясь…
«Похоже, он и в самом деле был искренне привязан к той женщине, – подумала госпожа, – а поскольку девушка – живая память о ней…»
Великий министр рассказал о новой своей подопечной господину Тюдзё, выразив надежду, что тот не оставит ее заботами, и юноша не преминул наведаться к ней.
– Я хорошо понимаю, сколь мало значу для вас, и все же не могу не сожалеть, что вы не обратились прежде всего ко мне. Я даже не участвовал в вашем переезде… – сказал он весьма учтиво, повергнув в замешательство дам, которым открыто было истинное положение вещей.
Прежде девушке казалось, что не может быть жилища роскошнее дома покойного Дадзай-но сёни на Цукуси, но, увидев дом Великого министра… Здесь все до мелочей поражало изысканностью и благородным изяществом, люди же, ее окружавшие, были один прекраснее другого, так что даже Сандзё пришлось признать, что столь превозносимый ею прежде Дайни по сравнению с ними был просто ничтожеством. А уж воинственного Таю-но гэна она и вспомнить не могла без ужаса.
И сама девушка, и Укон сознавали, сколь многим обязаны они преданности Буго-но сукэ. Гэндзи, полагая, что отсутствие надлежащего надзора может иметь следствием непростительные упущения в ведении хозяйства, заботливо подобрал для юной госпожи служащих Домашней управы и дал им соответствующие наставления. Буго-но сукэ стал одним из таких служащих. Долгих лет, проведенных в провинциальной глуши, словно не бывало, и мог ли он не благословлять судьбу? За великую честь почитал он право в любое время дня и ночи приходить в этот великолепный дом, давать указания слугам, надзирать за порядком. В самом деле, смел ли он хотя бы помыслить о чем-либо подобном в прежние времена? Да и можно ли было ожидать, что Великий министр примет такое участие в судьбе бедных скитальцев?
Год подошел к концу, и Гэндзи изволил позаботиться об убранстве покоев юной госпожи и праздничных нарядах для ее прислужниц. Особа самого высокого происхождения и та вряд ли удостоилась бы большего внимания.
Отдавая справедливую дань достоинствам девушки, министр вместе с тем не особенно доверял ее вкусу, ибо понимал, что провинциальное воспитание могло дать о себе знать самым неожиданным образом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114