Только бывшая жрица Камо по-прежнему была печальна и задумчива. Ее молодые прислужницы, с волнением прислушиваясь к шелесту листьев кассии в саду, вспоминали былые дни. Как-то принесли письмо от министра:
«Наверное, в этом году Вы проведете день Священного омовения, предаваясь тихим раздумьям. И сегодня…
Ведал ли я,
Что, снова на берег нахлынув,
Волны речные
На этот раз унесут
Твое темное платье скорби…»
Сложенный официально листок лиловой бумаги был прикреплен к ветке глицинии. Присланное как раз вовремя, письмо Гэндзи тронуло сердце жрицы, и она не стала медлить с ответом:
«Словно только вчера
Это темное платье надела,
И уже наступил
Омовения день. Мир наш, право,
Так изменчив – то омут, то мель… (190)
О да, зыбко…»
Вот и все, что она написала, но Гэндзи, как обычно, долго не мог отложить ее письма. Когда подошел к концу срок скорби, он позаботился о том, чтобы обеспечить ее новыми нарядами, и они заполнили покои Сэндзи так, что и места свободного не оставалось. Жрица была недовольна и не скрывала этого. Она не задумываясь отправила бы дары обратно, будь при них послание, содержащее двусмысленные намеки, однако в письме Гэндзи не оказалось ничего предосудительного, и она совсем растерялась, не зная, как лучше объяснить ему… Ее положение осложнялось еще и тем, что внимание с его стороны не было чем-то из ряда вон выходящим, в последние годы он оказывал ей услуги подобного рода во всех случаях, когда то допускалось приличиями.
Гэндзи весьма часто писал и к Пятой принцессе, что ее чрезвычайно трогало.
– Кажется, еще вчера он был ребенком, и вот перед нами муж в полном расцвете лет, своими попечениями скрашивающий мое унылое существование. Необыкновенная красота соединяется в нем с превосходными душевными качествами. Право же, равного ему нет в мире, – расхваливала она его, и молодые дамы смеялись. А встретившись с бывшей жрицей, Пятая принцесса сказала:
– Господин министр весьма с вами любезен. Но я не вижу в этом ничего дурного, он давно питает к вам нежные чувства. Помнится, покойный принц часто сетовал на то, что разошлись линии ваших судеб и министр не стал ему зятем. Он не раз жаловался мне на ваш своевольный нрав, который помешал ему осуществить задуманное. Пока жива была дочь ушедшего Великого министра, я из жалости к Третьей принцессе не хотела становиться посредницей. Но теперь этой благородной особы, с которой связывали его столь прочные узы, уже нет. Так что же мешает вам выполнить желание покойного отца? Тем более что министр снова начал проявлять к вам внимание… В этом видится мне знак связанности ваших судеб.
Раздосадованная увещеваниями этой старомодной особы, жрица ответила:
– Отец всегда считал меня своенравной, и такой я была вплоть до сего дня. Так неужели я изменю себе, склонившись перед обстоятельствами?
Разговор был ей явно неприятен, и Пятая принцесса отказалась от мысли ее убедить.
Зная, что обитатели дворца Момодзоно, как высшие, так и низшие, были на стороне Гэндзи, жрица жила в постоянной тревоге. Однако сам Гэндзи, сделав все, что было в его силах, дабы уверить ее в искренности и глубине своих чувств, не предпринимал больше ничего, что могло бы показаться ей оскорбительным, и терпеливо ждал: «Быть может, когда-нибудь…»
В последнее время он был занят подготовкой к церемонии Покрытия главы молодого господина из дома ушедшего Великого министра. Сначала он намеревался провести ее в доме на Второй линии, но потом передумал, скорее всего из жалости к старой госпоже Оомия, которая – что вполне естественно – тоже не хотела оставаться в стороне.
Дядья мальчика с материнской стороны – а все они, начиная с господина Удайсё, были теперь важными сановниками и пользовались большим влиянием при дворе – отнеслись к приготовлениям с чрезвычайным вниманием, каждый старался превзойти остальных в щедрости. Мир пришел в волнение, люди только и говорили что о предстоящей церемонии.
Гэндзи предполагал присвоить сыну Четвертый ранг, но неожиданно для всех изменил свое решение. «Мальчик еще мал, – думал он. – Есть что-то слишком заурядное в столь раннем возвышении, особенно теперь, когда мир полностью подчиняется моим желаниям…» И, к досаде и возмущению госпожи Оомия, мальчик возвратился к своим придворным обязанностям в зеленом платье. Встретившись с министром, старая госпожа сразу же заговорила об этом.
– По-моему, не стоит принуждать его взрослеть раньше времени, – объяснил ей министр. – Возлагая на него вполне определенные надежды, я предпочитаю, чтобы пока он совершенствовался в науках. На ближайшие два-три года ему лучше отойти от придворной службы. Достигнув же возраста, наиболее подходящего для того, чтобы прислуживать в Высочайших покоях, он сразу же займет там значительное положение. Сам я вырос в Девятивратной обители и долго не ведал, что происходит за ее пределами. К тому же, днем и ночью находясь при Государе, я имел возможность ознакомиться лишь с самыми доступными сочинениями древности, да и то чрезвычайно поверхностно. Кое-какие знания были восприняты мною от самого Государя, но, пока я не приобрел достаточно широких представлений о мире, мне не удавалось добиться успеха ни в чем – ни в науках, ни в музыке, и во многих областях я так и остался неучем. У глупых отцов вырастают мудрые сыновья, и, если предположить, что каждое новое поколение будет хуже предыдущего, нельзя без страха и помыслить о будущем. Именно это и привело меня к такому решению.
Возьмите, к примеру, юношей из знатных семейств. Привыкшие получать любые угодные им должности и звания, кичащиеся своим благополучием, они далеки от того, чтобы утруждать себя науками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114