О чем они говорили после моего ухода — не знаю, я ушла к себе в комнату.Было уже далеко за полночь, когда государь прислал за мной.— Я сумел весьма искусно рассказать ему обо всем… — сказал он. — Пожалуй, ни один отец, ни одна мать, как бы ни велика была их родительская любовь, не заботятся о своем дитяти так ревностно, как я забочусь о тебе… — И говоря это, он прослезился, а я, не находя слов, молчала, только слезы хлынули неудержимым потоком.— Ты слышала, как я говорил, что человек не в силах убежать от судьбы… — ласковей, чем обычно, продолжал государь. — Я сказал настоятелю: «Однажды мне довелось ненароком услышать нечто совсем неожиданное… Возможно, вы испытываете неловкость, но разве мы не дали клятву всегда и во всем полностью доверять друг другу? Нельзя допустить, чтобы пострадала репутация священника столь высокого сана. Я убежден, что привязанность к Нидзё — результат каких-то ваших деяний в прошлом существовании, и потому ни в малой степени не питаю к вам враждебного чувства… Нидзё в тягости с начала этого года. Недаром я видел тот вещий сон — я сразу понял, что он приснился мне неспроста, и вплоть до начала третьей луны ни разу не призывал ее, ибо всецело заботился о вас. Да отвернутся от меня боги Исэ, Камо, Ива-Симидзу и другие покровители нашей страны, если я сказал вам неправду! Поверьте, мое уважение к вам нисколько не умалилось!» Услышав мои слова, настоятель некоторое время молчал, а потом, украдкой смахнув слезу, сказал: «В таком случае, больше нет смысла от вас таиться… Со скорбью вижу, что эта любовь — возмездие за грехи, совершенные в прошлой жизни. Я не забуду ваше великодушие не только в этом, но и в грядущем существовании, сколько бы раз ни суждено мне было переродиться! Три года я не в силах справиться с этой пагубной страстью. Я молился, читал священные сутры, старался забыть, вырвать из сердца греховную страсть, а сам все время помышлял только о Нидзё…В конце концов, отчаявшись, я послал ей письмо с проклятием, но и тогда не смог освободиться от наваждения… Потом я снова увидел Нидзё — это было похоже на вращение колеса злого рока, — и снова скорбел о собственном малодушии, ибо опять горел в пламени грешных земных страстей… Из того, что вы только что мне сказали, я понял, что Нидзё понесла от меня… Сомнения нет, я — отец будущего ребенка… Позвольте же уступить мой сан настоятелю храма Добра и Мира вашему сыну, принцу Мицухи-то, а я удалюсь в глухие горы, затворюсь там, надену черную власяницу и буду жить как отшельник. Долгое время я пользовался вашими милостями, но на сей раз ваше теплое участие столь велико, что и в грядущих существованиях я буду с благодарностью и восторгом вспоминать о ваших благодеяниях». С этими словами он, в слезах, удалился. Он так любит тебя, что поистине достоин глубокого сострадания!Я слушала рассказ государя и чувствовала и скорбь, и радость одновременно, а из глаз непрерывно струились слезы — наверное, именно о таких чувствах сказано в стихотворении «Насквозь промокли рукава…» в «Повести о Гэндзи», когда непонятно, от горя или от радости льются слезы.Мне захотелось услышать обо всем из уст самого настоятеля, приближалось время его отъезда, и, притворившись, будто исполняю поручения государя, я решила пойти к нему. В его покоях спал только маленький мальчик-служка, посторонних никого не было. Настоятель вышел со мной в каморку, где мы всегда встречались.— Я стараюсь помнить, что страдания в конце концов могут обернуться радостью, но нет — у меня так тяжело на сердце, что невольно жаль самого себя…— говорил настоятель. «Ах, надо было навсегда расстаться, — думала я, слушая его, — после той памятной безрадостной встречи…» Но в то же время, при мысли, что завтра молебны окончатся и сегодня я вижу его в последний раз, мне было жаль его покидать… Неисповедимы пути любви!Всю ночь настоятель так горевал о предстоящей разлуке, что я позабыла даже собственные тревожные мысли о том, что ждет меня впереди. Он точь-в-точь повторил слова, которые я слыхала от государя.— Когда я узнал, что государю известно о нашей связи, я испугался, что отныне мы больше никогда не сможем встречаться, и понял, как горячо я люблю тебя! Поистине, мое чувство к тебе — не обычная страсть! Ты беременна, стало быть, мы — супруги, а ведь известно, что супружеские узы нерасторжимы и в настоящем, и в будущем воплощении! Государь сказал, что сам бережно воспитает младенца. Это и радует меня, и печалит. Теперь я с таким нетерпением ожидаю рождения этого ребенка!-смеясь и плача, говорил он. Меж тем послышались голоса, ночь рассвела, и мы расстались. Прощаясь, он сокрушался: «Когда доведется снова тебя увидеть?» На сей раз я полностью разделяла его чувства. Ах, если бы тольковсе так же на шелк рукавов,слезами омытых,в предутренний час нисходилорассветной луны сиянье!… Очевидно, в сердце моем возникла такая же большая любовь, какую питал ко мне настоятель. «Наверное, это и впрямь судьба…» — думала я. Не успела я вернуться к себе и только было прилегла отдохнуть, как за мной прислали от государя.
* * *
Государь еще не покинул опочивальню.— Я тоже напрасно ждал тебя до утра… — сказал он. — Пришлось в одиночестве коротать ночь… Конечно, с моей стороны дерзко звать тебя сразу после свидания с возлюбленным, когда ты полна грусти, расставшись с ним… Представляю себе, как ты ропщешь в душе на бессердечие Неба, разлучившего вас!Я не знала, что отвечать на эти язвительные, насмешливые слова. «Большинство людей на свете знать не знает таких мучений! Почему только на мою долю выпало так страдать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85