Наконец, объявили: «Пожаловал его преподобие!» — и хотя внешне я спокойно сидела неподалеку от государя, мне было мучительно тяжело при мысли о том, что он задумал.
* * *
Мне и раньше часто случалось ходить к настоятелю с поручениями от государя, но сегодня совесть мучила меня особенно сильно. До вечерней службы еще оставалось время, и государь послал меня отнести настоятелю бумагу, отметив некоторые непонятные места в догмах вероучения Сингон [81]. В покоях настоятеля не было никого посторонних. Луна, подернутая туманной дымкой, смутно озаряла покой; настоятель, опираясь на подлокотник, вполголоса читал сутру.— Я поклялся пред ликом Будды, что та злосчастная осенняя ночь будет нашей последней встречей, — сказал он, — но по-прежнему продолжал невыносимо страдать. Вижу теперь, что любовь мне дороже жизни… Я молил лишь о смерти, дабы уйти прочь от тебя в мир иной, но, как видно, боги не внемлют моим молитвам. Я бессилен справиться с этим чувством… — говорил он, и мне пришлось у него остаться. Я трепетала от страха, опасаясь, как бы люди не проведали о нашем свидании. Все свершилось словно во сне; я не успела еще толком досмотреть этот сон, как послышались голоса: «Время начинать службу!» — и я поспешила скрыться через раздвижную заднюю стенку. Невидимая преграда нас разделяла… «Непременно встретимся снова, когда служба окончится!» — твердил настоятель, но остаться и ждать его было слишком мучительно, и я удалилась в свою комнату. И все же я чувствовала, что образ настоятеля не в пример сильнее запал мне в душу, чем даже в ту памятную, далекую ночь, когда, расставаясь со мной, он написал мне стихи: «Лишь горечь осталась от печальных снов этой ночи…» Наверное, сама судьба уготовила наш союз… — думала я в слезах, и невольно хотелось знать, какие узы соединяли нас в прошлом существовании. Я прилегла отдохнуть, но очень скоро рассвело, и мне пришлось пойти к государю прислуживать при утренней трапезе.— Вчера я нарочно послал тебя к настоятелю, — сказал государь, когда рядом никого не было. — Надеюсь, что он об этом не догадался… Ты тоже не показывай вида, что знаешь… Мне жаль его, нельзя, чтобы он при встрече со мной смущался…Растерявшись, я не знала, что отвечать. Мучительно было думать, что настоятель страдает, творя молитвы с грехом на сердце. Шестая ночь молебна пришлась на восемнадцатое число второй луны. В этот вечер государь допоздна наслаждался дивным благоуханием сливы, цветущей в этом году особенно пышно перед одним из павильонов дворца Томикодзи. Я была с ним. Наконец, мы услышали, что богослужение закончилось.— Вот и конец молебнам… — сказал государь. — Час уже поздний, можешь быть свободна, ступай к нему! — Я не ожидала, что он опять пошлет меня к настоятелю, было больно услышать его приказ, но с ударом колокола, возвестившего полночь, к государю пригласили госпожу Хигаси и они вместе отошли ко сну в Померанцевом павильоне, а я отправилась к настоятелю, туда, где мы всегда с ним встречались, — не столько из повиновения государю, сколько из жалости — ведь настоятель проводил сегодня последнюю ночь во дворце… Конечно, он ждал меня. «Нужно порвать эту связь, иначе со временем придется горько раскаиваться…» — думала я. В ушах моих еще звучали ласковые слова, которые говорил мне государь какой-нибудь час назад, одежда еще хранила аромат благоуханий, пропитавших его одежды, и вот пришлось снова соединить рукава — на этот раз с настоятелем. Но разве это была моя вина?Настоятель плакал, горюя, как будто расставались мы навсегда, а я, напротив, все время думала — ах, лучше было навсегда прервать эту связь, когда я его еще совсем не любила, после той безрадостной ночи под кровом дайнагона Дзэнсёдзи… Но теперь поздно было жалеть об этом. Меж тем короткая летняя ночь вскорости сменилась рассветом, прервав наше свидание, недолгое, как сверканье росы в лучах утра. Впереди нас ожидала разлука, а новая встреча… — кто знает, состоится ли, и когда? Немало мученийпришлось мне в любви претерпеть -и все же сегоднялью снова горчайшие слезы,в разлуке тебя вспоминая… * * *
Здоровье принцессы пошло на поправку, на седьмой День молебствий служили только вечерню, и настоятель уехал. Его образ глубоко запал мне в сердце, я очень о нем грустила.Но вот что удивительно: в ночь нашей последней встречи я покинула настоятеля еще до рассвета и только успела было прилечь у себя в каморке, как за мной срочно прислали от государя. «Скорей, скорей!» — торопил меня его посланец Киёнага. Я встревожилась: эту ночь государь провел с госпожой Хигаси, отчего же такая спешка? Ведь я только что рассталась с настоятелем…— Вчера ты пришла к настоятелю очень поздно, была уже глубокая ночь, — сказал мне государь. — Представляю себе, с каким волнением он тебя ждал… Такая любовь не часто встречается в нашем мире, иначе я не стал бы вам помогать… К тому же я глубоко почитаю настоятеля, оттого и разрешил вам встречаться… Слушай же, сегодня ночью мне приснился удивительный сон! Мне снилось, будто настоятель подарил тебе свой молитвенный жезл и ты прячешь его от меня за пазуху. Я тяну тебя за рукав и говорю: «Ведь мы так близки с тобой, почему ты хочешь утаить от меня его дар?» Тогда ты, такая печальная, утирая слезы, достаешь этот жезл. Я гляжу и узнаю жезл, серебряный жезл покойного отца, государя-монаха Го-Саги. «Отдай его мне!» — говорю я, хочу взять у тебя жезл… Но тут я проснулся. Сомнения нет — этой ночью что-то случилось… Помнишь стихи о сосне, что выросла на скале?…Я слушала, верила и не верила, но с того дня государь целый месяц ни разу не призывал меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85