ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Во времена, когда он писал свой труд, народные песни и поверья знали значительно хуже, чем ныне, и мне кажется, вряд ли Арнольд мог понять, что наша "природная магия" – это лишь древняя религия, бытовавшая когда-то во всем мире: уходящее в незапамятные времена поклонение Природе и трепетный перед ней восторг, – восторг, что витает над всяким исполненным истинной красоты местом, проникая в человеческое сознание. Эта религия древности – в пассажах "Мабиногион", где рассказывается о сотворении Блодьювидд: само ее имя означает "подобная цветам". Гвидион и Мат создали ее из "чар и грез", "из цветов". "Они взяли цвет дуба, и цвет таволги и ракитника и сотворили из него прекраснейшую и грациознейшую девушку, и крестили ее святым крещением, дав ей имя Блодьювидд" См. Мат, сын Матонви. Четвертая ветвь Мабиногион/ пер. В. В. Эрлихмана // Мабиногион. М., 1995. С.48..
; эту религию можно найти в не менее красивом пассаже о пламенеющем дереве, чья красота наполовину происходила от вида причудливо трепещущих листьев, столь живых и прекрасных, что не уступали живостью и красотой пламени: "И увидели они высокое дерево на берегу потока, и одна сторона его была охвачена пламенем от корней до кроны, тогда как другая зеленела и покрыта была тучной листвой". Все это очевидно прочитывается в цитатах из английских поэтов, которые Мэтью Арнольд приводит в доказательство того, сколь многим английская литература обязана кельтам; это заметно в строках Китса: " Окно распахнуто на пенный океан – и где-то там чудесного народа земля, – но путь к ней позабыт" "Ода соловью". Ср. в пер. Г. Кружкова: " ... песнь.../ будила тишину волшебных окон над скалой морскою/ в забытом очарованном краю".
, в его же "валах морских, что с пастырской заботой смывают грех земли" "Последний сонет". Ср. пер. В. Левика: " Вершат ли воды свой святой обряд, / Брегам земли даруя очищенье".
; в шекспировых "мозаиках полов небесных", что "выложены золотом ярчайшим", в его Дидоне, стоящей "на диком берегу", с "ивовой ветвью в руке", которой она, желая "вернуть возлюбленного в Карфаген", чертит в воздухе ритуальные знаки, – как то делали в древности поклонявшиеся Природе и духам Природы. В этих, как и во многих других примерах, приводимых Арнольдом, мы видим восхищение и благоговейное удивление верующих, вдруг оказавшихся среди сонма богов. Таковы восхищение и удивление, сквозящие в "Мабиногион" при описании красавицы Олвен: "Волосы ее были желтее цветов ракитника, а кожа – белее морской пены, руки ее прекраснее лилий, цветущих в лесу над гладью ручья" См. Килох и Олвен/ пер. В. В. Эрлихмана // Мабиногион. М., 1995. С. 71.
. Таковы удивление и восхищение, звучащие в строках: Встретимся ли мы на вершине холма, в долине или в лугах,У колодца, или там, где спешит ручей,Или на узкой полоске песка на берегу морском? Если бы люди не грезили о том, что из цветов можно сотворить женщину неземной красоты, или что она может явиться из родника, бьющего на поляне, из мощеного камнем колодца, – эти строки не были бы написаны. О да, описания природы, созданные в манере, названной Арнольдом "точной" или "греческой", ничего бы не потеряли, будь луговые ключи или мощенные камнем колодцы лишь тем, чем они кажутся. Когда Китс, в греческой манере, пишет, внося в мироздание легкость и яркость: На берегу морском, в излучине речной, иль у холма,где крепость бережет его покой, – безлюдный городв ясном свете утра "Ода к греческой вазе". Ср. в пер. Г. Кружкова: "
Зачем с утра благочестивый люд
Покинул этот мирный городок,
Уже не сможет камень рассказать.
Пустынных улиц там покой глубок".
Когда в этой манере пишет Шекспир: Я знаю, там на берегутимьян и львиный зев в цвету Когда Вергилий пишет в греческой манере: Дремы приют, мурава, источники, скрытые мохом Эклога VII, 45, пер. С. Шервинского.
или: Сорваны желтый фиоль и высокие алые маки;Соединен и нарцисс с душистым цветом аниса Эклога II, 47 – 48. Пер. С. Шервинского.
– они смотрят на природу без всякого восторга, – лишь с той привязанностью, что испытывает человек к саду, где он прогуливается изо дня в день, и мысли его во время оных прогулок исполнены приятности. Они смотрят на природу почти так же, как смотрят на нее наши современники, которые не лишены поэтического чувства, но больше интересуются друг другом, чем миром вокруг, и он отступает для них на задний план, выцветает, оставаясь вполне дружелюбным, вполне уютным – это видение людей, позабывших древние культы. III Люди, жившие в мире, где все сущее могло изменяться и принимать иное обличие, – жившие в окружении сонма величественных богов, чей гнев мог окрасить багрянцем закат, прорваться громом или грозой, – эти люди были чужды нашим понятиям авторитета и меры. Они поклонялись природе и природному изобилию, и, видимо, с незапамятных времен частью справляемых среди холмов или в глубине леса ритуалов были исступленные танцы, во время которых танцоров охватывал неземной экстаз: им казалось, что они видят богов или богоподобных существ, души их устремлялись в надлунные сферы; и, возможно, тогда и зародилось представление о благословенной земле, населенной богами и мертвыми, вкушающими блаженство. Древние были одержимы воображаемыми страстями, ибо еще не ведали, сколь скудны положенные нам пределы, – они были ближе к древнему хаосу, всечеловеческому желанию, и перед глазами их стояли извечные образцы. Когда был сотворен первочеловек, петляющий по влажной от росы траве заяц мог замедлить свой бег и в удивлении привстать на задние лапы; тонкая связка тростника под ногами могла быть богиней, смеющейся среди звезд;
1 2 3 4 5 6
; эту религию можно найти в не менее красивом пассаже о пламенеющем дереве, чья красота наполовину происходила от вида причудливо трепещущих листьев, столь живых и прекрасных, что не уступали живостью и красотой пламени: "И увидели они высокое дерево на берегу потока, и одна сторона его была охвачена пламенем от корней до кроны, тогда как другая зеленела и покрыта была тучной листвой". Все это очевидно прочитывается в цитатах из английских поэтов, которые Мэтью Арнольд приводит в доказательство того, сколь многим английская литература обязана кельтам; это заметно в строках Китса: " Окно распахнуто на пенный океан – и где-то там чудесного народа земля, – но путь к ней позабыт" "Ода соловью". Ср. в пер. Г. Кружкова: " ... песнь.../ будила тишину волшебных окон над скалой морскою/ в забытом очарованном краю".
, в его же "валах морских, что с пастырской заботой смывают грех земли" "Последний сонет". Ср. пер. В. Левика: " Вершат ли воды свой святой обряд, / Брегам земли даруя очищенье".
; в шекспировых "мозаиках полов небесных", что "выложены золотом ярчайшим", в его Дидоне, стоящей "на диком берегу", с "ивовой ветвью в руке", которой она, желая "вернуть возлюбленного в Карфаген", чертит в воздухе ритуальные знаки, – как то делали в древности поклонявшиеся Природе и духам Природы. В этих, как и во многих других примерах, приводимых Арнольдом, мы видим восхищение и благоговейное удивление верующих, вдруг оказавшихся среди сонма богов. Таковы восхищение и удивление, сквозящие в "Мабиногион" при описании красавицы Олвен: "Волосы ее были желтее цветов ракитника, а кожа – белее морской пены, руки ее прекраснее лилий, цветущих в лесу над гладью ручья" См. Килох и Олвен/ пер. В. В. Эрлихмана // Мабиногион. М., 1995. С. 71.
. Таковы удивление и восхищение, звучащие в строках: Встретимся ли мы на вершине холма, в долине или в лугах,У колодца, или там, где спешит ручей,Или на узкой полоске песка на берегу морском? Если бы люди не грезили о том, что из цветов можно сотворить женщину неземной красоты, или что она может явиться из родника, бьющего на поляне, из мощеного камнем колодца, – эти строки не были бы написаны. О да, описания природы, созданные в манере, названной Арнольдом "точной" или "греческой", ничего бы не потеряли, будь луговые ключи или мощенные камнем колодцы лишь тем, чем они кажутся. Когда Китс, в греческой манере, пишет, внося в мироздание легкость и яркость: На берегу морском, в излучине речной, иль у холма,где крепость бережет его покой, – безлюдный городв ясном свете утра "Ода к греческой вазе". Ср. в пер. Г. Кружкова: "
Зачем с утра благочестивый люд
Покинул этот мирный городок,
Уже не сможет камень рассказать.
Пустынных улиц там покой глубок".
Когда в этой манере пишет Шекспир: Я знаю, там на берегутимьян и львиный зев в цвету Когда Вергилий пишет в греческой манере: Дремы приют, мурава, источники, скрытые мохом Эклога VII, 45, пер. С. Шервинского.
или: Сорваны желтый фиоль и высокие алые маки;Соединен и нарцисс с душистым цветом аниса Эклога II, 47 – 48. Пер. С. Шервинского.
– они смотрят на природу без всякого восторга, – лишь с той привязанностью, что испытывает человек к саду, где он прогуливается изо дня в день, и мысли его во время оных прогулок исполнены приятности. Они смотрят на природу почти так же, как смотрят на нее наши современники, которые не лишены поэтического чувства, но больше интересуются друг другом, чем миром вокруг, и он отступает для них на задний план, выцветает, оставаясь вполне дружелюбным, вполне уютным – это видение людей, позабывших древние культы. III Люди, жившие в мире, где все сущее могло изменяться и принимать иное обличие, – жившие в окружении сонма величественных богов, чей гнев мог окрасить багрянцем закат, прорваться громом или грозой, – эти люди были чужды нашим понятиям авторитета и меры. Они поклонялись природе и природному изобилию, и, видимо, с незапамятных времен частью справляемых среди холмов или в глубине леса ритуалов были исступленные танцы, во время которых танцоров охватывал неземной экстаз: им казалось, что они видят богов или богоподобных существ, души их устремлялись в надлунные сферы; и, возможно, тогда и зародилось представление о благословенной земле, населенной богами и мертвыми, вкушающими блаженство. Древние были одержимы воображаемыми страстями, ибо еще не ведали, сколь скудны положенные нам пределы, – они были ближе к древнему хаосу, всечеловеческому желанию, и перед глазами их стояли извечные образцы. Когда был сотворен первочеловек, петляющий по влажной от росы траве заяц мог замедлить свой бег и в удивлении привстать на задние лапы; тонкая связка тростника под ногами могла быть богиней, смеющейся среди звезд;
1 2 3 4 5 6