К р и с т и н а. Сеньор сакристан Репонсе, теперь не время танцевать; садитесь честь-честью ужинать и заниматься разговорами и отложите танцы до более удобного времени.
С а к р и с т а н. Отличная ночка, отличная пирушка, отличный ужин и отличная любовь!
Л е о н а р д а. Оставь его, Кристина, мне очень приятно видеть его веселым.
Стук в дверь и голос Панкрасьо.
П а н к р а с ь о. Сонный народ! Не слышите, что ли? Зачем так рано заперли двери? Вот до чего доходит скромность моей Леонарды!
Л е о н а р д а. Ах, я несчастная! По голосу и по стуку это мой муж Панкрасьо; с ним что-нибудь случилось, вот он и воротился. Сеньоры, скрывайтесь в угольницу, то есть в чулан, где у нас уголь. Беги, Кристина, проводи их, а я удержу Панкрасьо, сколько будет нужно.
С т у д е н т. Скверная ночь, дрянная пирушка, плохой ужин и еще хуже любовь!
К р и с т и н а. Как снег на голову! Пойдемте, пойдемте все.
П а н к р а с ь о. Что там за черт такой! Да что ж вы не отпираете, сони?
С т у д е н т. Вот что: я не хочу быть заодно с этими сеньорами; пусть прячутся, где хотят, я пойду на солому; хоть там меня и найдут, все-таки примут за бедного, а не за любовника.
К р и с т и н а. Пойдемте, а то он так стучит, что того гляди расколотит дом.
С а к р и с т а н. У меня душа в зубах трепещется.
Ц и р ю л ь н и к. А у меня ударилась в пятки.
Все уходят, остается Леонарда одна.
Л е о н а р д а. Кто там? Кто стучит?
П а н к р а с ь о. Твой муж, Леонарда моя. Отопри, уж я полчаса колочу в двери.
Л е о н а р д а. По голосу-то мне кажется, как будто это мой чурбан Панкрасьо; но ведь голоса-то — что у того, что у другого петуха — все похожие; не могу сказать наверное…
П а н к р а с ь о. Вот умная-то жена! Какая необыкновенная осторожность! Это я, жизнь моя, твой муж, Панкрасьо; отпирай, не сомневайся.
Л е о н а р д а. Подите-ка сюда; вот я посмотрю. Что я делала, когда муж уезжал сегодня вечером?
П а н к р а с ь о. Вздыхала, плакала и, наконец, упала в обморок.
Л е о н а р д а. Правда. Но все-таки скажите мне еще: какие у меня знаки на плече, и на каком?
П а н к р а с ь о. На левом родимое пятно величиной в полреала, с тремя волосками, как три золотые ниточки.
Л е о н а р д а. Правда. А как зовут девушку-служанку в доме?
П а н к р а с ь о. Ах, дурочка, довольно, надоела! Кристиночкой ее зовут; ну, что тебе еще?
Л е о н а р д а. Кристиночка, Кристиночка, это твой сеньор; отопри, дитя мое.
К р и с т и н а. Иду, сеньора. Ну, вот, чего же лучше! (Отпирая.) Что это, сеньор мой? Что это вы сегодня так скоро вернулись?
Л е о н а р д а. Ах, блаженство мое! Говорите скорей! Я так боюсь, не случилось ли какой беды с вами, что у меня все жилы болят.
П а н к р а с ь о. Ничего такого не случилось. Только в одном овраге сломалось колесо у кареты, и мы с кумом решили возвратиться, чтобы не ночевать в поле. Завтра утром мы сыщем подводу, потому что время еще не ушло. Что это за крики?
Издали слышится голос студента.
С т у д е н т (за сценой) . Выпустите меня, сеньоры, я задыхаюсь!
П а н к р а с ь о. Это в доме или на улице?
К р и с т и н а. Ну, убейте меня, если это не бедный студент, которого я заперла в чулане, чтобы он там переночевал эту ночь.
П а н к р а с ь о. Студент заперт у меня в доме и в мое отсутствие? Нехорошо! Сеньора, если б я не был так уверен в вашей добродетели, то это прятанье возбудило бы во мне некоторое подозрение. Однако ж поди выпусти его. Должно быть, там вся солома на него повалилась.
К р и с т и н а. Я иду. (Уходит.)
Л е о н а р д а. Сеньор, это бедный саламанкинец: он просил Христа ради пустить его переночевать эту ночь хоть на соломе. Вы знаете мой характер, я ни в чем не могу отказать, коли меня просят; ну, мы пустили и заперли его. Вот он, посмотрите, в каком он виде!
Входят Кристина и студент; у него в бороде, в волосах и на платье солома.
С т у д е н т. Вот если б я не боялся и не был так совестлив, я бы не подвергал себя опасности задохнуться в соломе; я бы хорошо поужинал и имел бы более мягкую и менее опасную постель.
П а н к р а с ь о. А кто ж бы вам дал, мой друг, лучший ужин и лучшую постель?
С т у д е н т. Кто? Искусство мое; только бы страх суда не вязал мне руки.
П а н к р а с ь о. Значит, ваше искусство опасное, коли оно суда боится.
С т у д е н т. Знания, которые я приобрел в пещере Саламанкской (я родом из Саламанки), если только употребить их в дело и не боясь святой инквизиции, таковы, что я всегда могу ужинать и пировать на счет моих наследников, то есть даром. И я не прочь употребить их в дело, по крайней мере на этот раз, когда необходимость меня к тому принуждает и, следовательно, оправдывает. Но я не знаю, умеют ли эти сеньоры молчать, как я умею.
П а н к р а с ь о. Не заботьтесь об них, друг мой. Делайте, что вам угодно; я заставлю их молчать. Я желаю от всего сердца видеть что-нибудь из тех диковин, которым, как говорят, обучаются в пещере Саламанкской.
С т у д е н т. Будет ли довольна ваша милость, если я прикажу двум дьяволам, в человеческом виде, принести сюда корзину с холодным кушаньем и прочим съестным?
Л е о н а р д а. Дьяволы в моем доме, в моем присутствии? Боже, спаси меня от напасти, от которой сама спастись не умею!
К р и с т и н а. Сам черт сидит в этом студенте. Дай бог, чтоб эта проделка добром кончилась! У меня сердце в груди замирает.
П а н к р а с ь о. Ну, хорошо; если только это не опасно и не ужасно, я очень желаю видеть сеньоров дьяволов и корзину с холодным кушаньем. Но я вам повторяю: чтоб вид их не был ужасен.
С т у д е н т. Они покажутся в виде сакристана приходской церкви и цирюльника, его друга.
К р и с т и н а. Что он там толкует о сакристане Репонсе и о господине Роке, нашем домашнем цирюльнике? Несчастные, они должны превратиться в дьяволов!
1 2 3 4