Но раз поняв, я, разумеется, немедленно вернул деньги.
Со времени отъезда мистера Фейруэя прошло два года, если не больше, и я уже забыл о нем, когда в один прекрасный день он вдруг вошел в мою комнату.
Мы обменялись обычными приветствиями, а затем он сказал:
— Мистер Силвермен, я приехал сюда с матерью. Она остановилась в гостинице и хотела бы, чтобы я представил вас ей.
Я всегда чувствую себя неловко с незнакомыми людьми и, вероятно, чем-то выдал, что его предложение мне неприятно, так как он, не дожидаясь моего ответа, добавил:
— Мне кажется, эта встреча может способствовать вашей дальнейшей карьере.
Я покраснел при мысли, что мне могут приписать такие своекорыстные побуждения, и выразил готовность пойти с ним немедленно.
По пути мистер Фейруэй спросил меня:
— Вы деловой человек?
— Кажется, нет, — ответил я.
— А моя мать деловая женщина, — сказал мистер Фейруэй.
— Неужели? — заметил я.
— Да, моя мать, как говорится, женщина хозяйственная. Умудряется, например, извлечь некоторую выгоду даже из мотовства моего старшего брата, который сейчас за границей. Короче говоря — хозяйственная женщина. Разумеется, это все между нами.
Он никогда раньше не пускался со мной в откровенности, и эти его слова меня немало удивили. Я ответил, что он, конечно, может положиться на мою скромность, и больше не возвращался к этому деликатному предмету. Идти нам было недалеко, и вскоре я уже предстал перед его матушкой. Он представил меня, попрощался со мной и оставил нас (как он выразился) беседовать о делах.
Леди Фейруэй оказалась хорошо сохранившейся величественной красавицей довольно крупного сложения; особенно меня смущал пристальный взгляд ее больших круглых темных глаз.
— Я слышала от моего сына, — сказала ее милость, — что вы, мистер Силвермен, хотели бы получить приход. Я признал, что это так.
— Не знаю, известно ли вам, — продолжала ее милость, — что в нашем распоряжении есть место приходского священника. Вернее сказать — в моем распоряжении.
Я признал, что это мне неизвестно.
— Дело обстоит именно так, — сказала ее милость. — Собственно говоря, таких мест у нас два: одно приносит двести фунтов годового дохода, другое — шестьсот. Оба прихода находятся в нашем графстве — Северном Девоншире, как, возможно, вам известно. Первое из них вакантно. Не хотите ли занять его?
Неожиданность этого предложения, а также пристальный взгляд темных глаз ее милости совсем меня смутили.
— Мне жаль, что я не могу предложить вам место с шестьюстами фунтов, — сказала леди Фейруэй холодно, — хотя я не хочу оскорблять вас подозрением, мистер Силвермен, что вы разделяете мое сожаление, ибо это было бы сребролюбием, а я убеждена, что вы не сребролюбец.
— Благодарю вас, леди Фейруэй, — горячо сказал я. — Благодарю, благодарю! Мне было бы очень больно думать, что меня могут заподозрить в подобном пороке.
— Вполне естественно, — ответила ее милость. — Отвратительное качество, особенно в священнике. Однако вы не сказали, принимаете ли вы это место.
Извинившись за мою рассеянность или неумение ясно выражаться, я уверил ее милость, что принимаю этот приход с величайшей охотой и благодарностью. Я добавил, что надеюсь, она не будет судить о моей признательности за ее великодушие по моим словам — если меня застигают врасплох, когда я что-нибудь глубоко чувствую, я не умею выразить это пышными фразами.
— Итак, все решено, — сказала ее милость. — Все решено. Ваши обязанности не будут обременительными, мистер Силвермен. Очаровательный дом, очаровательный цветник, фруктовый сад и прочее. Вы сможете брать учеников. Ах, кстати! Впрочем, нет, я вернусь к этому позже. Что бишь я намеревалась сказать, когда это слово меня сбило?
Ее милость пристально на меня посмотрела, как будто мне это было известно. А мне это известно не было. И я снова смутился.
— Ах да, конечно, — сказала ее милость после некоторого размышления. — Как я рассеянна! Наш последний бенефициарий — бессребреник каких мало — утверждал, что, поскольку обязанности его столь необременительны, а дом столь очарователен, он по совести не может чувствовать себя спокойно, если я не разрешу ему помогать мне с моей перепиской, счетами и прочими мелочами того же рода; пустяки, разумеется, но они затруднительны для женщины. Так, может быть, мистер Силвермен, вы тоже…? Или мне лучше…?
Я поспешил сказать, что мои скромные способности будут всегда к услугам ее милости.
— Как я благодарна, — сказала ее милость, возводя глаза к небу (и на мгновение переставая сверлить меня взглядом), — что мне дано иметь дело с благородными людьми, которых пугает даже мысль о сребролюбии! — (При этом слове она содрогнулась.) — А теперь о вашей ученице.
— Моей…? — я ничего не понимал.
— Мистер Силвермен, вы представить себе не можете, как она талантлива. Она, — сказала ее милость, беря меня за локоть, — по моему глубочайшему убеждению, самая замечательная девушка на свете. Уже знает греческий и латынь лучше, чем леди Джейн Грей. И научилась всему сама! И заметьте — еще не воспользовавшись глубокими познаниями мистера Силвермена в области классической литературы и языков. Не говоря уже о математике, которую она жаждет изучать и знанием которой (как я слышала от моего сына и других лиц) мистер Силвермен столь заслуженно славится.
По-видимому, смущенный взглядом ее милости, я потерял нить нашего разговора, хотя и не понимал, как и в какую минуту это произошло.
— Аделина, — сказала ее милость, — моя единственная дочь. Если бы я не была убеждена, что меня не ослепляет материнское пристрастие, если бы я не знала твердо, что, познакомившись с ней, вы сочтете большой честью возможность руководить ее занятиями, я поспешила бы коснуться вопроса, неотъемлемо связанного с сребролюбием, и спросила бы вас, на каких условиях…
Я перебил ее милость просьбой не продолжать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11