Мы прекрасно это понимаем. Мы с удовольствием прочитали ваше письмо и даже согласны принять вас в своё запорожское войско писарями, хоть у вас и двойки по языку.Между прочим, «недогрызенный» пишется с двумя «н», а «драный», наоборот, с одним (см. правило в учебнике грамматики, стр. 24, 23).С приветом.По поручению славного войска запорожского Кошевой Стёпа Карафолька.
Это было хуже, чем если бы он каждого из нас при всех положил на лопатки.Мы не смотрели друг другу в глаза. Такого тяжёлого поражения мы ещё не переживали. Никогда мы ещё не выглядели так жалко перед товариществом васюковских хлопцев. Нужно было что-то делать. Ведь ещё немного — и даже сопливые первяки будут вытирать руки об наши головы.— Вот если б нам настоящую казацкую саблю… — вздохнул я, — или пистолет, как те, что археологи выкопали… Полетел бы Карафолька из кошевых тут же!— Точно! — встрепенулся Ява. — Саблю… или пистолет! Вот было бы… Сила!С настоящим казацким оружием кого хочешь кошевым выберут…— Где ж его взять? — безнадёжно спросил я.— Выкопать! — сощурился вдруг Ява.— Где? Так оно тебе и лежит под землёй… Один казацкий курган возле села был, да и тот уже — фить!— А на кладбище?— Ты что?! Бррр…— Голова! Разве я говорю — свежие могилы раскапывать? Тоже мне! Знаешь старые могилы с краю, по-над шляхом? Без крестов, едва заметные в траве. Сколько им лет? Двести, а то и больше… Мне ещё дед Саливон как-то говорил, что там его прадед похоронен… А он кто такой был? Казак, запорожец. А как запорожцев хоронили? С оружием. Вот и усекай…— Так-то оно так… А всё-таки кладбище… Мертвецы…— Да какие там мертвецы?! Череп, несколько косточек — вот и всё. Ты ж видел, когда археологи копали. Что там может быть, если он двести лет в земле пролежал… Посмотришь, что от тебя останется через двести лет…— Всё-таки… Даже череп… Как-то оно…— Да мы этот череп и трогать не будем, — раздражённо прервал меня Ява. — Саблю и пистолет аккуратненько выкопаем и снова зароем могилу. Никто и не заметит.— Да, может, хоть деда Саливона спросить?— А разве это его собственность? Это ж не картошку на его огороде копать… Да и как ты спросишь: «Разрешите вашего прадеда выкопать?» Так, что ли?— А когда ж копать? Днём?— Ну, днём, если увидят, сразу по шеям надают.— А когда ж?— Ночью.— Да?— Ты что, боишься?— Да нет, но…— Вот ты хочешь и настоящее казацкое оружие иметь, и чтоб всё было, как в магазине. Больно хитрый!— Ну ладно, — вздохнул я. — Попробуем.…Вы бывали когда-нибудь ночью на кладбище? Если не бывали, то и не ходите. Страшно… Так страшно, что сердце останавливается.Это я теперь говорю, а тогда… Разве я мог показать Яве, что я боюсь, когда он, чертяка конопатый, вёл себя так, будто не па кладбище ночью идёт, а в клуб на кинокомедию.— Это трусы, заячьи души выдумали, что на кладбище ночью страшно, — весело сказал он. — А па самом деле, чего бояться? Живых нужно бояться, а не мёртвых. Мёртвые тебе уж ничего не сделают. Помнишь, Том Сойер и Гек Финн тоже ходили ночью на кладбище… И ничего.— Ну уж… ничего… — криво усмехнулся я. — Только у них на глазах индеец Джо убил доктора…— Ну и что? Подумаешь. Ведь не их же… — Ява, видно, забыл про индейца. — Скажи лучше, что ты просто боишься.— Чего ж это мне бояться? — проговорил я, едва сдерживая дрожь в голосе. И зачем я вспомнил про индейца, про то убийство?…Мы прошли мимо крайней хаты и направились к кладбищу. На фоне туманного неба вырисовывались кресты. Луна проглядывала сквозь тучи, с трудом освещая дорогу. Позади в тёмной тишине спало село, даже собак не было слышно. За кладбищем, слева, чернел лесок, а справа голая степь тянулась до самого горизонта. И нигде ни души. Казалось, что в мире только мы и это кладбище. Пригнувшись, мы стали пробираться через кладбище, стараясь не глазеть по сторонам и не присматриваться к могилам. У каждого в руках лопата. Кроме того, у меня была ещё сапожная щётка (вместо специальной археологической — где ж нам было взять её?), а у Явы фонарик, тот самый, механический с динамкой, что я ему когда-то подарил.Тихо перешёптывалась под ветром в вышине листва деревьев. Где-то поскрипывала сухая ветка, будто кто-то ходил во тьме по кладбищу и скрипел деревянной ногой.Вспомнил я вдруг, как хоронили недавно, летом, старенькую прабабушку Пети Пашко. У нас на селе умирали не часто, и, конечно, все мы были на похоронах. Я хорошо запомнил её лицо, морщинистое и будто с усмешкой.И представилось мне, как лежит она сейчас вот тут, совсем рядом, под землёй в гробу. Открывает глаза, шевелится, хочет подняться. Я где-то читал, что иногда ошибочно хоронят тех, кто в летаргическом сие, а в могиле «мертвецы» просыпаются и… Волосы зашевелились у меня на голове, встали дыбом, перехватило дыхание… И тут — вжик, вжик! — словно заскрипели кости.Это Ява фонариком.— Вот тут… — шепчет, освещая едва заметный в высокой траве холмик могилы.— Н-не… н-не вж-жикай… л-лучше уж в темноте копать…Ява и сам понял, что этот фонарик не для кладбища, — больше не вжикал. Несколько секунд мы молча стояли, прислушиваясь. Потом взялись за лопаты. Одновременно воткнули их в землю, нажали ногой.И вдруг… Мы так и застыли… Из-за могилы из темноты на нас смотрели большие зелёные глаза. Над ними торчали… рожки! А потом (даже теперь я не могу спокойно это вспоминать) оттуда донёсся нечеловеческий, душераздирающий крик… Такого крика я не слышал никогда в жизни.В следующее мгновение…— А-а-а!Я не припомню, кто из нас первый закричал, но то, что кричали мы оба, это уж точно.Мы не бежали, мы летели, почти не касаясь ногами земли… Такой скорости, должно быть, не знала наша Васюковка за всю свою многовековую историю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49