Я знал, что мои ручные бобры не покинут меня, в чем я уже не раз убеждался, — я боялся другого: приближались морозы, и зверьки в своих далеких странствиях могли замерзнуть где-нибудь далеко от дома, или же попасть в лапы волка, или же погибнуть в какой-нибудь другой печальной авантюре. Мы испытывали Джелли Ролль, обладавшую наиболее положительным характером из всей семьи, но даже она заблудилась в зарослях кустарника и отсутствовала три часа; она вернулась сухопутным путем, едва не отморозив себе хвост, и состояние ее было близко к отчаянию.
Бобры хорошо понимали, что они находятся вблизи нырялки, и часы своего бодрствования проводили в неустанной попытке достичь ее. Они долбили пол в нескольких местах и пробовали прогрызть перегородку — нам приходилось загораживать ее бревнами и чурбанами. Но бобры перегрызали бревна и оттаскивали все, так что нам приходилось быть все время настороже и быстро восстанавливать заграждение. Однажды во время этих раздоров нам посчастливилось наблюдать очень трогательную сценку.
Раухайд, самый необузданный из всей семьи, был особенно настойчив в своих стремлениях пробраться к выходу — к нырялке. Как-то раз я оттащил его довольно грубо за хвост, чтобы проучить как следует. Мгновенно один из бобрят, маленький самец, любимец Раухайда, бросился к нему, жалобно хныча, вцепился в него и прижался нос к носу; он разыграл такую нежную сценку, что мне стало немного стыдно за свою несдержанность, и я готов был принять справедливые упреки. Это была прекрасная иллюстрация нежной привязанности, существующей между бобрами. Правда, с наступлением зрелости это чувство ослабевает и даже угасает благодаря непреодолимому стремлению странствовать, что наблюдается не только у бобров, но и у существ, стоящих на более высокой ступени развития.
Мы устроили в хижине для удобства бобров водоем довольно больших размеров, и там они проводили много времени. В естественных условиях бобры очень тщательно высушиваются и причесываются после купания, но в хижине они вели себя неряшливо, и на полу была всегда вода. Правда, когда топилась печка, пол частично высыхал, но пар собирался под потолком, и все стены были в потеках от сырости; все стало влажным, и часть продуктов испортилась. Спать ночью было невозможно, мы засыпали утром, когда засыпали бобры. Их непрестанные жалобные крики — настойчивые просьбы пустить на койку — в конце концов покорили нас, — ведь они были обездолены, попали в неестественные условия, и мы должны были возместить эти неудобства; мы брали их на кровать, совсем мокрых, и разрешали оставаться там, сколько им хотелось. Это успокаивало бобров и давало нам возможность хоть изредка постряпать и поесть.
Джелли Ролль уже была умудрена опытом: два года тому назад ей пришлось провести зиму со мной в хижине, и она теперь вела себя спокойно, с чувством собственного достоинства, и казалось, ничто не могло нарушить ее самообладания, — недаром мы назвали ее Королевой.
Но нам, людям, было не по себе: эти вопли и крики, желание все перегрызть, — мы даже опасались, устоит ли хижина на месте, — непрерывное плескание и барахтанье в воде, постоянные попытки соорудить подмостки, чтобы перелезть через перегородку, — все это вместе взятое было тяжелым испытанием нашей выдержки.
Но было много и веселых минут. Наблюдать бобрят, когда они пробовали приспособиться к непривычным условиям, — уморительно смешно. Один из них все время ходил на задних лапах, пошатываясь, как дряхлый старик. Случалось, что его братья и сестры, следовавшие по пятам за своими родителями, во время усердного обхода хижины вдруг натыкались на него и валили с ног. Бобренок поднимался, присоединялся к шумной процессии, потом снова отделялся от нее и продолжал уморительное шествие на задних лапах. Он бродил, пошатываясь, все кругом и кругом, поглядывал своими маленькими, черными, словно пуговки от ботинок, глазами, как будто он потерял что-то и не может найти.
Джелли Ролль своим спокойным жизнеутверждающим поведением подчинила себе бобрят, и они всецело полагались на нее. Куда бы она ни пошла, они следовали за ней. Если я ходил по комнате, она всегда шла по моим пятам, а за ней тянулся хвост ее свиты, — цепочка неуклюжих гномиков, переваливающихся и припрыгивающих на своих коротких ножках, без конца что-то лепечущих. Бывало, утомившись, один из бобрят залезал на хвост матери, который скользил позади нее, как на салазки. Выпрямившись, стоя на задних лапах, бобренок цеплялся передними за шерсть бобрихи, а она с нескрываемым удовольствием катала его, в то время как менее предприимчивые малыши плелись сзади или толкались сбоку. В конце концов они все поняли удобство этого вида транспорта и иногда залезали на удивительную тележку-волокушу по два, по три сразу. Если не хватало места для всех больших перепончатых ног сразу, то пассажиры стояли на одной ноге, а другой отбивали такт по полу по пути своего следования. А Джелли Ролль спокойно, не торопясь, продвигалась вперед, как будто эта ноша была ей совсем не в тягость. Мне кажется, что всем нам пошло бы на пользу, если бы мы смогли перенять у бобрихи то самообладание, чувство собственного достоинства, которые помогали ей сохранять душевное равновесие; мы же все, включая и бобров, совершенно истрепали себе нервы, живя в таких противоестественных условиях.
Однажды ночью на наше счастье пришел мороз и всё сковал льдом. Мы открыли отверстие в перегородке, ранее забаррикадированное жестяными ящиками и другими металлическими вещами. Бобры дружно бросились к отверстию, проскользнули в него и всей семьей пошли знакомиться с новым помещением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40