Они приходили то небольшими стайками, парами, то поодиночке. Здесь можно было видеть крупных зверей и маленьких. Здесь каждый был желанным гостем, выступал на этой скромной сцене, сказал свое слово, сыграл свою роль и внес свою лепту в историю этого уголка земли.
Роща знала их всех, и знала хорошо. Но огромные вековечные сосны, казалось, смотрели равнодушно на землю, покачивая своими гордыми перистыми вершинами, и, кто знает, быть может, совсем не замечали меленьких созданий, которые на такое короткое время поселились у их подножия.
Уже давно опустела хижина и стоит такая молчаливая и тихая.
Но чудится, будто она живет своей особенной, загадочной жизнью, будто тени населяют ее, и, словно эхо далекого прошлого, порою вдруг звучит томительный, нежный аккорд… Он все звучит, дрожит в воздухе, хотя никого уже нет.
От набежавшего ветерка трепещут листья высоких и стройных березок. Как тоненькие девушки, застенчивые и скромные, стоят они врассыпную среди высокомерных, строгих сосен и все кивают вершинами, шелестят листьями, словно шепчутся между собой. Своими устремленными вверх ветками, словно поднятыми руками, как Шахерезада, просят они пощады, боясь зачахнуть и погибнуть без живительных солнечных лучей в темном бору. И чудится, будто они шепчут соснам, своей мрачной охране: «РАС-СКА-ЗЫ ОПУСТЕВ-ШЕЙ ХИ-ЖИ-НЫ».
Происшествия и события, описанные в этих рассказах, произошли в разных местах, местах, отдаленных друг от друга большими расстояниями. Я рассказывал их в зимнюю стужу своей молодой жене Анахарео, когда мы сидели перед открытым очагом и любовались, как разгорались и меркли угли. Перед глазами у нас вставали целые картины и лица; маленькие существа, казалось, бродили по этой освещенной пламенем аудитории. Они будили воспоминания давно минувших дней или же недавнего прошлого. Все эти рассказы березки слышали и, конечно, запомнили.
Здесь многое происходило. Люди и звери, и те, кто жил здесь, и те, кто гостил или же заходил мимоходом, оставили след своего дела, мысли, слова, и ничто из этого не потеряно, не забыто. Все радости и горести, комедии и трагедии, труд и достижения, которыми была заполнена здесь жизнь, все это оставило неизгладимый след в памяти древних холмов, сохранилось в рассказах, превратилось в легенды, воспоминания. Но эти воспоминания не померкнут, пока трепещущие березки передают их шепотом, и сосны, суровые часовые, посланники Скалистых гор, стоят и охраняют их всех.
Они родились, эти незабываемые рассказы и легенды, на крыльях стремительного ветра, скользящего по вершинам деревьев, они живут в тундре среди болот, заросших камышами, они отражаются в зеркале прудов, и все повторяются и повторяются в неясном бормотании ручейка, в миллиардах голосов Дикой Природы, которые никогда не умолкнут.
Герои этих рассказов — люди, четвероногие и крылатые существа — никогда совсем не исчезнут; еще долго после того, как их слова и дела превратятся в легенду, они будут мерещиться в долине, полной воспоминаний; они никогда не покинут тихого озера, разрушенную плотину, бобровый дом и опустевшую хижину в лесу, где были радости, горе, мечты.
Быть может, тому, кто случайно очутится в этих местах в ожидании рассвета, вдруг почудится в сумерках, что темное тельце плывет в направлении к покинутой бобровой хатке, оставляя за собой расширяющийся след по воде; а может быть, до человека долетит эхо протяжного, жалобного крика. Или же ему почудится, что в туманной дали проскользнула бесшумно, как призрак, ладья, сделанная из коры золотистой березы.
А если он будет сидеть совсем тихо, не шевелясь, ему даже может почудиться легкое прикосновение к плечу, как будто кто-то невидимый беседует с ним. Несмолкаемое журчанье ручейка — то громкое, то тихое, то приближающееся, то удаляющееся — вдруг замолкнет, и донесутся, словно издалека, звуки глухих голосов, говорящих на языке, ему непонятном. А может случиться гак, что ему послышится какое-то неуловимое движение за спиной, и, обернувшись, он заметит, или ему только померещится, несколько загадочных теней, собравшихся вместе и как будто беседующих друг с другом. Эти легкие тени не испугаются одинокого путешественника, но вздохами, тихими, как шелест тростника, нежными, как шорох листьев на березках, будут пытаться — терпеливо и настойчиво — добиться понимания 8 сердце того, кто пробудил их сумеречное сознание.
Я знаю, это правда, потому что я сам бывал там часто и прислушивался к тишине в предрассветные часы: я слышал их нежные, тихие голоса, словно звук их долетал откуда-то издалека. И в такие минуты воздух вокруг меня казался наполненным какими-то легкими шорохами и топаньем малюсеньких ножек. Я чувствовал, как легкий ветерок пробегал по моему лицу, словно от движения множества невидимых гостей, пришедших навестить меня и вместе со мной послушать рассказы, которые березки без умолку нашептывали величавым молчаливым соснам.
Быть может, вы скажете, что эта прозрачная компания друзей лишь плод моего воображения, взволнованного тоской и долгим созерцанием родных мест, что я ловлю руки, которых уже нет, и в темноте ночей напрасно прислушиваюсь к голосам, давно умолкнувшим,
Если вы думаете так, не судите меня слишком строго, потому что это неизгладимые Воспоминания о прошедших днях, о людях и четвероногих друзьях, с которыми мне никогда больше не суждено увидеться.
Не обо всем я смогу рассказать вам — самые дорогие воспоминания я утаю от вас и буду хранить только в своем сердце; я боюсь, что, открыв свою тайну, потеряю силу вызывать в своем воображении любимые образы прошлого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40