А сегодня он особенно усердно смазывал и начищал его внутри и снаружи, пока ружье не заблестело весело в своем углу, напротив входной двери, так что не заметить его было бы невозможно. Мальчик выменял это ружье у скупщика Американской меховой компании на четыре дорогие норковые шкурки и хранил его, как бесценное сокровище; других собственных вещей у него было немного, смею вас в этом уверить.
Саджо насушила тростниковых стеблей, нарезала их ровными кусочками и выкрасила в голубой, алый и желтый цвета. Потом она стала нанизывать их на длинные нити, искусно подбирая в затейливый узор. И, когда она повесила эти разноцветные нити тростниковых бус густыми рядами, по бокам окошек, ей казалось, что они выглядят как настоящие занавески. Девочка долго не могла налюбоваться на свою работу.
Потом она начала хлопотать около стола. Расставила жестяные тарелки, положила ножи и вилки, как им полагается лежать. Скоро появился на середине стола большой каравай индейского хлеба баннок, только что испеченный и еще теплый. И хотя до рождества было далеко, Саджо украсила хлеб настоящей, только совсем маленькой елочкой. Девочка чувствовала себя по-праздничному, и ей очень хотелось, чтобы стол и все вещи в комнате выглядели нарядными.
Маленькая железная печурка была начищена так старательно, что выглядела совсем новой. У этой печурки не было ни духовки, ни ножек. Пришлось подложить два больших плоских камня, что оказалось весьма удобным приспособлением для печения хлеба. А делалось это так. Сначала тесто ставилось на плиту, а потом, когда оно подходило, — под плиту, между двумя нагретыми камнями; там оно пеклось и даже подрумянивалось от огня в печке, который горел сверху. Иначе хлеб пришлось бы переворачивать на сковороде, когда он был наполовину испеченным, и не было бы полной уверенности в успехе. А Саджо, поверьте, прекрасно пекла хлеб; она не раз угощала им меня.
И Шепиэн тоже не сидел сложа руки. Он разостлал посреди пола новую оленью шкуру, недавно растянутую и высушенную, принес охапку дров и положил их возле печки, на которой тушились в огромном горшке лакомые куски оленины — его охотничья добыча. Шепиэн подстрелил оленя из своего ружья, которое красовалось теперь в углу комнаты.
Меднокожий, черноглазый, как и все индейцы племени оджибвей, Шепиэн казался не по летам серьезным мальчиком и ростом был выше своих сверстников.
Закончив хлопоты по хозяйству, он сел в ожидании отца. Мальчик был уверен, что отец непременно вернется к их семейному празднику, как обещал; он всегда держал свое слово, если только в лесу с ним не случалось чего-нибудь неожиданного. А Саджо? Она продолжала суетиться и бегать взад и вперед по комнате, и вслед взлетали две черные косички, а карие глаза ее блестели от возбуждения. То она хлопотала у плиты, то расставляла у стола чурбаны, заменявшие им стулья, то поправляла свои тростниковые занавеси.
Шепиэн смотрел в окно. Перед его взором открывалась широкая даль озера. Он не отрывал глаз от воды и напряженно ждал, что вот-вот появится каноэ отца. Но мальчик не хотел выдать свое волнение, поэтому и сел в стороне у дальнего окна — ведь уже целый месяц, как он оставался в доме старшим; хотя ему исполнилось всего четырнадцать лет, он должен был вести себя, как подобает мужчине.
Саджо распевала песенку и, казалось, не ходила, а летала по комнате, едва касаясь пола своими расшитыми бисером мокасинами, — так и мелькало ее яркое клетчатое платье. Девочка чувствовала себя по-праздничному: этот чудесный день был не только днем приезда ее горячо любимого отца, но днем ее рождения.
Только подарков она не ждала. С тех пор как могила ее матери заросла дикими цветами, некому было баловать девочку. Правда, отец смастерил как-то две деревянные куклы и подарил их ей ко дню рождения. Но на этот раз ему не до игрушек — он вернется из далекого пути.
Саджо достала своих любимиц — одну из них звали Чилеви, а другую Чикени — и усадила их на край скамьи. На куклах тоже были веселые клетчатые платьица, как и у Саджо, но вид у них был какой-то печальный — краска сошла с их лиц, наверно, во время купания. Надо было помочь беде. Девочка побежала за кисточкой и быстро навела алый румянец на побледневшие щеки своих безмолвных подруг, пестрой шалью повязала их деревянные головки. И все-таки они выглядели очень странно — у них не было ни пальцев, ни носа, ни рта; но, видно, они об этом даже не догадывались… «Что делать? Придется любить их и такими, ведь других игрушек нет», — подумала Саджо.
Но мы-то — вы и я, — мы знаем секрет, который был тайной для девочки, когда она весело хлопотала, — она ничего не знала о том замечательном сюрпризе, который ожидал ее.
Шепиэн по-прежнему сидел очень тихо в глубине комнаты и не сводил глаз с озера. Он все ждал, когда же сестренка угомонится и будет вести себя более степенно. «Однако два таких больших события, как возвращение отца и день рождения, могут вывести из равновесия любую женщину», — подумал он. И вдруг его собственное сердце стало биться все быстрее и быстрее — он с трудом сдержал себя, чтобы не броситься к окну. Далеко-далеко на озере показалась движущаяся точка.
— Сестра, — сказал он, как всегда ровным, спокойным голосом, — наш отец возвращается.
— Где? Где? — воскликнула Саджо и, не дожидаясь ответа, схватила свою шаль, стремглав бросилась к двери и растерянно стала глядеть во все стороны. — Где? Покажи скорее, Шепиэн!
Шепиэн указал рукой в том направлении, где он заметил точку на воде:
— Вон там, сестра, видишь — крошечное пятнышко?
— О-о-о!.. — разочарованно протянула Саджо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44