Кое-где еще не спали, раздавались приглушенные голоса и смех. В одной палатке говорили особенно громко. Спорили Корецкий и Попов — сын фельдшера из городской больницы.— А если нечестно? — сказал Попов.Корецкий засмеялся:— Что значит нечестно! Мистер Вилка говорит, это понятие только для девочек. Конечно, брать чужое нельзя, а насчет другого — кто сильней, тот и прав… и все может…— Значит, когда мы с тобой боролись по всем правилам, а ты мне дал подножку, это тоже честно?— Мистер Вилка говорит, что правила придумали слабые личности. Сильная личность — сама себе правило, — Корецкий захохотал.— Теперь я тебе штуку подстрою. Погоди!— Ну, уж ты и в самом деле, — испугался Корецкий. — Между друзьями иногда можно и по правилам, если договориться. Хочешь, будем вместе закалять волю?— Как это?— По-разному можно. Но главное, чтобы ничего не бояться, быть настоящим мужчиной. Мы тут одну штуку придумали. Сразу будет видно, кто настоящий парень, а кто тряпка.На дорожке послышались шаркающие шаги, и на сероватом боку палатки показался темный силуэт, похожий на деда мороза.Это был сторож гимназии. Его взяли на лето в лагерь возить воду на кухню и караулить вельбот.— Не разговаривать! — строго сказал Коля.Спорщики притихли.— Добрый вечер, Иван Андреевич, — приветствовал Коля старика.— А, скаут по несчастью! Все маешься? — Старик остановился.— Маюсь, Иван Андреевич, — признался Коля.— Что же не убежишь?— Убежал бы давно, да отец… Потом они костюм дали…— Они, брат, на эти костюмы и ловят вашего брата.Старик полез в карман за кисетом, молча свернул папиросу и продолжал, часто покашливая:— Здорово они здесь вас, рабочих ребят, портят. С виду все как полагается: и порядок, и чистота, и учат, даже «закон божий» есть, а приглядишься — совести настоящей в ученье-то и нету. Гляжу давеча, а этот лопоухий…— Корецкий?— Нет, тот, что с ним все ходит…— Гольденштедт?— Вот-вот, этот штет тузит мальчонку, а мистер Вилка, воспитатель ваш, смотрит и зубы скалит. Не чистое здесь дело. Я по-стариковски смекаю, что не зря этот Вилка вас своими консервами прикармливает. Тут, брат ты мой, хитрая политика! Ну ладно… Я пойду на бережок, подремлю в вельботе.«Вот старый, так и уедает, — подумал Коля, провожая взглядом таявшую в темноте фигуру сторожа. — Ему-то хорошо рассуждать!»Коля задумался и вдруг вспомнил решительное лицо Левки.«А что, если сходить к нему?» — И Коля до самого конца дежурства представлял себе, как он увидит Левку, расскажет ему все, скажет, что он совсем не скаут, а просто так, и даже Левку и Суна пригласит записаться временно в скауты.Коля старался оправдать себя. И, как всякому человеку, когда он настойчиво хочет найти оправдание своим дурным поступкам, Коле стало казаться, что он действительно не совершил никакой измены по отношению к ребятам с Голубиной пади, что каждый из них поступил бы так же на его месте. Но внутренний суровый голос совести упрямо твердил ему: «Нет, ты изменил, нет, ты изменил». КОРАБЛЬ НЕВИДАННОЙ КРАСОТЫ — Ну, теперь, кажется, все, — сказал Левка, ставя ведерко с краской на палубу «Орла». — Пошли, Сун, посмотрим издалека.Сун докрашивал планшир фальшборта в ярко-зеленый цвет. Сделав последний мазок, он полюбовался влажным блеском краски и с неохотой оставил работу.Мальчики сошли на берег — и замерли от восторга. На воде, горевшей золотыми солнечными бликами, гордо покачивался корабль невиданной красоты. У него была ярко-красная труба с желтой полосой наверху. Рубка сверкала яркой голубой эмалью, мачта была выкрашена голландской сажей, реи — белилами.Два раза повторялась только одна краска — ярко-желтая. Золотистая лента опоясывала трубу и корпус катера. Весь запас красок из подшкиперской Луки Лукича использовали художники для росписи корабля.— Эх, жалко, нет самой-самой красной! Мы бы ею клотик покрасили, — с сожалением сказал Левка, щурясь от солнца. — Вот дедушка обрадуется, когда вернется из города! Он любит, чтобы на корабле был настоящий порядок.— Очень красиво! — Сун посмотрел на Левку и вдруг от избытка чувств, подпрыгнув, перевернулся в воздухе.Раздалось знакомое покашливание. Левка и Сун оглянулись. Недалеко от них стоял Лука Лукич и ожесточенно скреб свою давно не бритую щеку.— М-да! — произнес, наконец, он и спросил, глядя на «Орел» поверх ребячьих голов: — Что же это такое?— Ясно что: «Орел»! — ответил Левка.— Нет, это не «Орел», — Лука Лукич вдруг повысил голос. — Попугай это, а не «Орел»! Поручил вам отбить ржавчину и закрасить, а вы что сделали?— Все и закрасили, ни одной ржавчинки нет!..— Это, конечно, хорошо! Но кто же в такие цвета корабли обряжает? Ведь на нас весь порт смотреть сбежится, из других городов будут ездить.— «Орел» стал очень красивый, Лук-кич, — осторожно вмешался Сун. Он первый подал мысль раскрасить катер в разные цвета и теперь не понимал, почему красавец «Орел» не нравится шкиперу.Левка огорченно махнул рукой.— Красили, красили, а тебе все не так… Три дня кистями махали…— Лук-кич, у нас краски было маленько. В каждой баночке по чуть-чуть, — вставил Сун.Лука Лукич посмотрел на катер, потом на перепачканных краской ребят, и взгляд его смягчился:— Ладно уж, моя вина тут тоже есть. Но чего же Максим-то смотрел? Что он, ослеп, что ли?Сун покачал головой:— Нет, не ослеп. Он все время в машине работал. Мы ему тоже помогали.— Максим! — крикнул громовым голосом шкипер.На машиниста перевоплощение «Орла» произвело такое сильное впечатление, что он сел на песок и сказал шепотом:— Что же это такое?— Вот что значит машинная команда. Раз в жизни корабль доверил, и что получилось! — Лука Лукич взялся руками за бока и, откинув голову, разразился оглушительным смехом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64