— Ты что, умеешь?— Еще бы… второй год учусь в музыкантской команде. На кларнете играю и на горне тоже. Что вам сыграть-то? Сбор, или тревогу, или какой вальс, или марш? Могу «Гибель „Титаника“ сыграть. А не хотите буржуйские песни слушать — „Интернационал“ исполню.Левка с Кешей встретились взглядом, и оба разом сказали:— Давай «Интернационал»!Мальчик ловко вскинул руку с горном и прижал к мундштуку губы. Он играл очень хорошо. Все ребята затихли, слушая, как горн торжественно и гордо пел гимн коммунистов.Но вот музыкант опустил трубу, и ребята снова зашумели, делясь друг с другом впечатлениями о прошедшем бое.К Левке подошла Наташа с пузырьком в руках. Глаза девочки сверкали гневом.— Ты что? — спросил Левка.— Да как что? Ты знаешь, что одному из наших скауты голову камнем проломили? Мы его в аптеку водили. Крови сколько было! Постой, да и у тебя тоже кровь на щеке. Дай-ка помажу. И ты тоже не уходи, — сказала «сестра милосердия» Кеше. — У тебя может быть заражение крови.— У меня? — удивился Кеша.— Ну, конечно! Весь черный от грязи и весь в синяках и ранах.Где-то позади раздались голоса:— Артиллерию везут!— Колькина пушка едет!Коля и Сун везли за оглоблю свою пушку. Из дула пушки торчало захваченное Колей скаутское знамя. Еще издали Коля закричал:— Жалко, пороху не было для второго залпа, а то бы мы им еще не так дали! Видели, как я по ним тарарахнул? Будут помнить Кольку Воробьева!Наташа, заметив, что у брата все лицо в крови, побежала ему навстречу.— Пустяк, заживет, — сказал Коля, однако с удовольствием подставил Наташе лоб.Наташа, смазывая ему пораненные места, вполголоса выговаривала:— Чего ты хвастался? Ведь не ты стрелял, а Сун!— Ну да, Сун! — Коля снисходительно засмеялся. — Ничего-то ты не понимаешь в военном деле. Кто, по-твоему, командир батареи?— Ну, ты!— Красноармейцы кому подчиняются? Мне или еще кому?— Тебе…— Вот то-то и оно, что мне! А раз мне, то выходит, я стрелял. Так даже и в газетах пишут: бронепоезд командира Иванова взял станцию Шмаковку. Или: батарея командира Сидорова обратила в бегство казаков. Ой, не жги так!..Сун с улыбкой слушал этот разговор. Мимо быстро прошли Левка и Кеша, тоже с желтыми мазками йода на лицах и руках.Сун стал рассматривать свои руки, ища хоть маленькую царапину. Ему так хотелось, чтобы Наташа и его полечила. Но, к великому огорчению Суна, у него не было ни одной царапины, ни одного синяка.— Стой, командир! — прикрикнула Наташа, припекая йодом руку брата. Затем она повернулась к Суну: — Теперь тебя буду лечить.Сун покраснел и ответил с сожалением:— У меня нечего лечить. У меня все цело.— Цело? Ну это я еще посмотрю. У вас у всех ничего нет. Постой, постой, а на шее что? Прыщик? Давай прыщик смажем. Вон и на лбу какая-то царапина! Так, не крутись! Теперь руки давай!Наташино лекарство щипало и в то же время приятно холодило кожу. Сун, смеясь, покорно подставлял то лицо, то руки.Наташа, наконец, оттолкнула Суна:— Ну хватит, а то на тебя весь йод измажу, другим не останется.— Я видел, как ты воевала.— Ну, какая это война! Сегодня мы с ними быстро разделались, а вот раз целый день бились. Их туча-тучей, а нас совсем немножко. Так вот в ту войну меня скауты даже хотели в плен взять. Уже за руки схватили, а я как вырвусь, как закричу вот так. — И Наташа так пронзительно завизжала, что все, кто был на поле, посмотрели в ее сторону. — Ну, а потом я как вцепилась одному в волосы! Так они живо отпустили меня. А тут и наши подоспели и всех скаутов в плен забрали. Ну ладно, пошли! Сейчас Левка командовать начнет.Действительно, в отдалении послышался Левкин голос:— В ряды стройся, ребята!«Войско» заволновалось, зашумело. Кто-то закричал:— Музыка, вперед выходи!— Знамя давай сюда!— Эй, Сун, берись за дышло! — скомандовал Коля и проворчал: — И кто это придумал, чтобы артиллерия напоследок шла? БРЫНЗА В воскресенье выдался удивительно жаркий день. Брусчатая мостовая на Светланской улице нагрелась до того, что на ней невозможно было стоять босыми ногами. Ребята, у которых не было обуви, быстро перебегали залитую солнцем улицу, спеша укрыться в тени.Да и мало кто из босоногих мальчишек ходил в этот день по гранитной брусчатке. Все они плескались в Амурском заливе или загорали на молу Семеновского Ковша. Из этой искусственной гавани, и на самом деле очень похожей на ковшик, которым зачерпнули веду из Амурского залива вместе с катерами, джонками, шхунами, каждое утро поступало на базар великое множество рыбы, челимов, устриц, трепангов.Ребята с Голубиной пади приходили сюда на рассвете, когда возвращались с моря рыбачьи джонки. Они помогали рыбакам выбирать из сетей рыбу и хорошо зарабатывали. Здесь с камней волнолома можно было и самому наловить бычков или камбалы столько, что и домой есть что отнести и на продажу останется.Жирных береговых бычков, только что снятых с крючка, купит любая хозяйка, зная, что вольные рыбаки с Голубинки не любят торговаться и запрашивают полцены.Эти деловые операции отнимали у ребят всего три-четыре часа «раннего утра. Зато весь остальной день хочешь — лежи, как морской котик, на волноломе и загорай до угольной черноты, а хочешь — не вылезай из воды, такой синей, что кажется странным, почему она не красит, как чернила.Для любителей понырять открыт доступ на любую палубу многочисленных джонок, шхун, катеров. Суда набились до отказа в Семеновский Ковш, покачиваются на якорях на рейде Амурского залива. Надоела свободная вода и жесткие камни волнолома — ступай в купальню Махнацкого. Правда, за вход в купальню надо платить четвертак, если заходишь в нее с берега. Только кто же из ребят с Голубиной пади ходит в купальню с берега?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64