через минуту они уже маршировали к припаркованному неподалеку дисколету. – Опять желудочные боли? – спросил Эрик.
– Похоже, теперь боли сместились влево, – ответил сотрудник Секретной службы, выводя дисколет на трассу, – в область сердца.
– Он не говорил, что это похоже на то, будто сильная рука сдавливает ему грудь?
– Нет. Он просто лежит и стонет. И требует вас. – похоже, сотрудник Секретной службы воспринимал: это как само собой разумеющееся; для него это было хорошо знакомо и привычно. Ведь Секретарь всегда чем-то болен.
Немного спустя они добрались до Белого дома ООН, и Эрик вошел внутрь.
“Если бы только я мог использовать искусственные органы, – подумал он, – это сразу решило бы все проблемы”.
Но теперь, когда он ознакомился с картой Молинари, ему было ясно, почему Молинари в принципе отказывается от искусственных органов. Если он согласится, он выздоровеет; неопределенность его состояния, его парение между болезнью и здоровьем прекратится. Его двойственная мотивация разрешится в пользу жизни. Тонкое психическое равновесие будет нарушено, и Молинари подпадет под влияние одной из двух сил, борющихся в нем за свое господство. А этого он не мог позволить.
– Сюда, доктор, – агент повел его по корили к двери, у которой стояли несколько полицейских в форме. Они расступились, и Эрик вошел внутрь.
В центре комнаты на громадной смятой постели лежал на спине Джино Молинари и смотрел вмонтированный в потолок телевизор.
– Я умираю, доктор, – произнес Молинари, повернув голову. – Мне кажется, что теперь эти боли идут от сердца. Может быть, все это время болело именно оно. – Его лицо, массивное и багровое, блестело от пота.
– Мы сделаем вам ЭКГ.
– Не надо, мне уже сделали десять минут назад; она ничего не показала. Моя болезнь, черт ее побери, слишком тонка для ваших инструментов. Это не значит, что ее нет. Я слышал о случаях, когда людям с обширным инфарктом делали ЭКГ и ничего не обнаруживали, это правда? Послушайте, доктор, я знаю кое-что, чего вы не знаете. Вы недоумеваете, откуда у меня эти боли. Наши союзники, наши соратники в этой войне. У них есть план овладеть тиуанской компанией “Меха и красители”: они показали мне документ – они настолько откровенны. У них уже есть агент, проникший в вашу фирму. Я говорю это вам на случай, если я умру от этой болезни; я могу умереть в любую минуту, вы знаете это.
– Вы сообщили Вирджилу Акерману? – спросил Эрик.
– Я начал было, но… как сказать старику такое? Он не понимает, какие вещи творятся в этой тотальной войне; захват основных промышленных компаний Земли это самое безобидное. Скорее всего, это только начало.
– Теперь, когда я это узнал, я должен рассказать всеВирджилу.
– Хорошо, скажи ему, – проскрежетал Молинари. – Может быть, ты сможешь объяснить. Я собирался, когда мы были в Вашин-35, но… – Он закру-тился от боли. – Сделайте что-нибудь, доктор, это убьет меня.
Эрик сделал ему внутривенную инъекцию морфия, и Секретарь ООН затих.
– Вы просто не представляете, доктор, – забормотал Молинари расслабленным, умиротворенным голосом, – с чем мне приходится сталкиваться с этими лилистарцами. Я делаю все, чтобы удержать их подальше, – он добавил: – Я больше не чувствую боли, вы неплохо справились с этим.
Эрик спросил:
– Когда они намереваются приступить к захвату ТМК, скоро?
– Несколько дней. Может быть неделя. Гибкое расписание. У вас делают наркотик, которым они интересуются… вы, возможно, не в курсе. Как и я. На самом деле я не знаю ничего, доктор. В этом секрет моего положения. Никто ничего мне не говорит. Даже вы; например, что со мной – вы ни за что не расскажете мне об этом, держу пари.
У одного из агентов Секретной службы Эрик спросил:
– Откуда здесь можно позвонить?
– Не уходите, – сказал Молинари, привстав в постели. – Боль скоро опять вернется, я знаю. Я хочу, чтобы вы доставили сюда Мэри Райнеке; мне нужно поговорить с ней теперь, когда я чувствую себя лучше. Видите ли, доктор, я не рассказал ей, насколько я болен. Вы тоже не делайте этого; ей нужен идеализированный образ. Таковы все женщины; чтобы любить человека, им необходимо преклоняться перед ним, смотреть на него снизу вверх, Пот.
– Но когда она увидит вас лежащим в не подумает ли она…
– О, она знает, что я болен, она просто не: что это смертельно. Понимаете?
– Я обещаю не говорить ей, что это смертельно.
– А это так? – глаза Молинари тревожно ширились.
– Нет, насколько я знаю, – сказал Эрик. И осторожно добавил: – Я прочитал вашей карго что вы пережили несколько болезней, которые и принято считать смертельными, включая рак пре…
– Я не желаю об этом говорить. Я впадаю в депрессию, когда мне напоминают, как часто я болел раком.
– Мне казалось,…
– Что меня ободряет, что я вылечился? Нет, тому что в следующий раз я могу не поправиться. Я имею в виду, что рано или поздно болезнь одолеет меня, а моя работа останется незавершенной. А тогда будет с Землей? Попробуйте предположить; на ваш просвещенный взгляд?
– Я иду за Мэри Райнеке, – сказал Эрик и направился к дверям. Один из агентов вызвался проводить его к видеофону.
В коридоре агент произнес приглушенным голосом:
– Доктор, здесь на третьем этаже у одного из: поваров Белого дома случился приступ. Доктор Тигарден сейчас у него и хочет с вами поговорить.
– Конечно, – сказал Эрик, – я загляну к нему, перед тем как позвонить. – Он последовал за агентом к лифту.
В столовой Белого дома он нашел доктора Тгардена.
– Вы мне нужны, – тут же начал Тигарден, – потому что вы специалист по пересадке
искусственных органов. Это очевидный случай грудной жабы, нужна немедленная трансплантация.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77