Улыбка понимания и сочувствия Эрику и его неловкой и вымученной попытке завязать разговор, – Развлекайтесь. Живите, как все.
– Я собираюсь попробовать малинового охладителя, – сказал Эрик, овладев наконец собой; его сердце снова билось нормально.
Молинари добродушно сказал:
– Старина Вирджил здесь неплохо устроился. У меня была возможность все осмотреть. Надо бы национализировать все это; сюда вложено слишком много частного капитала, а ведь он так нужен в нашей войне, – его полушутливый тон был достаточно серьезен. Очевидно размах воссоздания этого артефакта вывел его из равновесия. Молинари, как было хорошо известно всем жителям Земли, придерживался аскетического образа жизни, однако время от времени позволял себе отступления к сибаритству. В последнее время, однако, излишества постепенно сошли на нет.
– Это доктор Эрик Свитсент, – сказал подошедший Вирджил. – Черт меня побери, если это не лучший хирург-трансплантатор на Земле. В этом вы можете легко убедиться, заглянув в его досье. Он заменил у меня двадцать пять или двадцать шесть различных органов за последние десять лет. Впрочем, я неплохо плачу за это. Он загребает каждый месяц по довольно жирному куску. Хотя и не по такому жирному, как его любящая жена. – Он ухмыльнулся Эрику; его длинное худое лицо приобрело добродушное отцовское выражение.
После паузы Эрик обратился к Молинари:
– Чего я жду, так это дня, когда я смогу заменить Вирджилу его мозги, – Раздраженный тон этого высказывания удивил его самого; видимо, упоминание о Кэти вывело его из себя. – У меня есть несколько под рукой. Один из них гусиный.
– Гусиный, – медленно повторил Молинари, – я совсем забыл в суете этих последних месяцев… просто слишком занят. Слишком много документов надо подготовить, слишком многое устроить. Это глупая война, верно, доктор? – Его большие темные глаза, где-то в глубине которых затаилась боль, уставились на Эрика, и Эрик заметил то, что никогда не замечал раньше. Он заметил силу, которая не свойственна нормальному человеку. Взгляд Мола проявлял проницательность и волю, не сравнимые ни с чьими на Земле. Главный канал, связывающий мозг с внешним миром, – зрение, был настолько развит в этом человеке, что позволял ему хранить в памяти мельчайшие события, происходящие у него на глазах. И поверх всего этого в его глазах всегда присутствовала настороженность, ожидание нависшей над всеми беды. Благодаря своему зрению он продолжал жить, Эрик осознал нечто, что никогда не приходило ему в голову за все годы этой ужасной войны: Мол должен быть их лидером всегда, на любой стадии и везде. _ Любая война, – ответил Эрик со всей осторожностью и тактом” на которые был способен, – тяжёлая вещь для всех, кто в ней участвует, господин! Секретарь, – он подумал и добавил: – Мы все поняли это, когда оказались втянутыми в нее. Это опасность, перед которой оказались народ и вся планета, которые вторглись в застарелый конфликт между двумя другими народами.
Наступило молчание. Молинари разглядывал Эрика, не произнося ни слова.
И ведь лилистарцы и мы связаны генетически, мы родственники, разве нет?
Ответом было молчание, заполнившее, казалось, всю комнату. Наконец Молинари медленно выпустил газы.
– Расскажите Эрику о ваших желудочных болях, – сказал Вирджил.
– Мой желудок… – сказал Молинари с гримасой,
– Единственное, что нужно, чтобы поднять вас на ноги… – начал Вирджил.
– Да, – прорычал Молинари, кивнув своей массивной головой, – я знаю. И вы все знаете. Именно это.
– Я уверен, что доктор Свитсент сможет помочь вам, Секретарь, я уверен в этом так же, как в налоговой системе и в профсоюзах, – продолжал Вирджил. – Мы все перейдем в соседние комнаты, так что вы сможете поговорить наедине. – С несвойственной ему осторожностью он двинулся прочь, и один за другим представители родового клана и чиновники потянулись за ним, оставив Эрика Свитсента одного с Генеральным секретарем.
После паузы Эрик сказал:
– Ну хорошо, сэр, На что вы жалуетесь, Секре-тарь? – в любом случае больной есть больной; он уселся в кресло перед Генеральным секретарем ООН и, бессознательно приняв профессиональную позу, стал ждать.

Глава 4

Вечером, когда Брюс Химмель взбирался по расхлябанной деревянной лестнице в жилище Криса Плаута на окраине Тиуаны, женский голос произнес откуда-то из темноты:
– Привет, Брюси! Смахивает на вечеринку ТМК. Саймон Илд тоже здесь.
На пороге квартиры женщина поравнялась с ним. Это была обольстительная и острая на язык Катерина Свитсент. Он встречал ее у Плаута, и поэтому не слишком удивился, увидев ее здесь. Миссис Свитсент слегка изменила свой туалет, с тех пор как он видел ее на службе, это тоже его не удивило. На сегодняшнее таинственное мероприятие Кэти явилась обнаженной до пояса, если не считать конечно ее сосков. Они были не то что позолочены, а как бы тронуты покрытием из чего-то живого, представляющего собой одну из форм марсианской жизни. Это придавало им интригующий вид двух самостоятельно живущих организмов. Каждый сосок тревожно откликался на любое внешнее раздражение” На Химмеля это произвело ошеломляющее впечатление.
За Кэти Свитсснт поднимался Саймон Илд. При тусклом освещении его жирное прыщавое лицо имело еще более глупый вид, чем обычно. Без этого субъекта Химмель вполне мог бы обойтись. Саймон, к несчастью, слишком явственно напоминал ему его самого. Ничего более неприятного он не мог себе представить.
Четвертым из собравшихся здесь, в неотапливаемой, замусоренной, с низким потолком и неистребимым застоявшимся запахом несвежей пищи комнате, в которой обитал Крис Плаут, был человек, хорошо знакомый Химмелю по фотографиям на обложках книг.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77