ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Это была наша последняя ночь на острове.
Не так-то оказалось просто заставить жеребенка лечь. Он долго стоял без движения, расставив тонкие ножки, но все-таки поглаживание и ласковые слова подействовали, и он в конце концов лег в углу, аккуратно подобрав под себя ножки. Тогда мы расстелили старый парус, на который лег я, а Пэт устроился прямо на охапке травы рядом с жеребенком, обняв его за шею.
— Так мне будет спокойнее. Я буду всю ночь чувствовать, что он рядом.
В эту вторую ночь мы заснули гораздо быстрее. От усталости и переживаний мы не чувствовали ни холода, ни жесткости постели, не слыхали свиста и завывания ветра, этого злобного карлы, всю ночь плясавшего вокруг нашей хижины. Когда на небе погас последний отблеск вечерней зари, мы уже крепко спали.
Была еще непроглядная тьма, когда я проснулся оттого, что Пэт сильно тряс меня за плечо.
— Дэнни, проснись, — шептал он. — Помоги держать жеребенка.
Опять, как и прошлой ночью, земля под нами дрожала и ночную тьму наполняла барабанная дробь копыт.
— Что это? — спросил я, не придумав ничего умнее.
— Опять они, дикие кони. Он уйдет с ними, если мы его не удержим.
Протянув руку в темноте, я нащупал жеребенка. Короткая мелкая дрожь пробегала по его телу. Я провел рукой вверх по шее: уши у него были насторожены. Снаружи раздалось громкое, пронзительное ржание.
— Это вороной жеребец, — прошептал Пэт.
Жеребенок, весь устремившись вперед, стал вырываться, а мы еще крепче вцепились в него. Собрав силенки, он стал лягаться, вскидывать голову, пытаясь сбросить нас. Его копытца били о стены хижины. Жеребец еще раз заржал, и малыш тоненько ответил ему.
— Если вороной поскачет на зов жеребенка, мы пропали, — прошептал Пэт.-Держи крепче, он скоро устанет.
Мы не смели ни на секунду ослабить хватку, чтобы глянуть в щели дверного проема. Стук копыт стал удаляться; значит, табун не замедлил своего дикого бега. Вот опять призывное ржание, уже издали. Словно зная, что сородичи покинули его, жеребенок на этот раз не ответил, стоял спокойно, только короткая дрожь, пробегавшая по телу, выдавала его волнение. Когда топот копыт наконец стих, мы опять уговорили его лечь. В этот оставшийся до рассвета час мы лежали с жеребенком бок о бок и тихонько разговаривали с ним и между собой.
Скоро небо стало светлеть, и на его фоне сделались видны темные связки дрока. Серые предрассветные сумерки поредели, утро постепенно вступало в свои права. А мы все не смели выйти из своего убежища: пока прилив не преградит дорогу, дикие кони могут вернуться в любую минуту. Нам очень хотелось есть. Мы доели сухую горбушку хлеба, который дала моя мать, и выпили сырые яйца.
Было около восьми часов, когда я наконец решился выйти. Ветер немного стих. По ясному голубому небу разметались белые клочья облаков. И хотя море было синее, по его поверхности ходила крупная зыбь.
— Пожалуй, теперь можно выпустить. Он, наверное, проголодался и хочет пить, — сказал я Пэту и побежал к причалу взять из лодки веревку для уздечки.
Накинув самодельную уздечку, Пэт повел жеребенка к ручью, вытекавшему из родника. Жеребенок долго и жадно пил. Я опять побежал к лодке, а Пэт остался с жеребенком, который, напившись вволю, принялся щипать траву. Пэт не спускал с него глаз, как любящая мать со своего единственного чада.
У причала я стал раздумывать, как лучше погрузить жеребенка на борт лодки. Проще всего было бы привязать его к корме, пусть плывет за нами до самого Инишрона. Но уж очень он был мал, да и расстояние до Инишрона приличное — такого плавания ему не вынести. Парусник у нас небольшой, но, поскольку кабины на нем нет, места для жеребенка хватит, даже если он вздумает лечь. Самое главное — чтобы он не стал волноваться.
Дно парусника, как мостовая, было аккуратно выложено булыжником, который мы брали для балласта. Я убрал валявшиеся на дне снасти и разный инструмент, принес побольше мягкой травы и постелил на дно, чтобы жеребенок не побил себе копытца о камни. Теперь оставалось уложить вещи. Пока Пэт пас жеребенка, я принес старый парус, на котором спал, одеяло, мешок с оставшейся картошкой и все уложил на корме. Потом побежал опять к кузне, взобрался на стену, вытащил из-под дрока сначала одно весло, потом другое. Потеряв опору, связки дрока мягко упали внутрь. Когда все было готово, я крикнул Пэту:
— Теперь остается доставить на борт наследного принца!
Пэт тыкался носом то в шею жеребенка, то в морду, точно он был его родной братец.
— Он сделает все, что я ему скажу, — ответил Пэт, ласково погладив жеребенка. — Идем, малыш! Поплывешь с нами.
Но у причала Пэт вдруг остановился как вкопанный.
— Краб! — воскликнул он. — Краб для бабушки! Я чуть было не забыл о нем. Держи нашего дружка. Я мигом вернусь!
В ту же секунду он сорвался с места и помчался вдоль берега, прыгая с камня на камень, к тому месту, где мы накануне наловили столько угрей. Прыгнув на большой плоский камень, Пэт лег на него и повис вниз головой над заводью, высматривая для бабушки краба. Вдруг рука его, как гарпун, метнулась в воду, выскочила оттуда, и я увидел, как его пальцы крепко держат за панцирь небольшого толстенького краба, который беспомощно шевелил в воздухе своими короткими глупыми клешнями. Еще минута — и Пэт был у причала, прыгнул в лодку и спрятал краба в ящик под лавку на корме, куда рыбаки кладут рыбу. Затем встал на планшир у нижней ступеньки и сказал мне:
— Теперь, Дэнни, веди его ко мне.
Я подвел жеребенка к краю причала, у самых сходней он остановился и, как подобает норовистому коню, стал рыть землю копытами. Вид у него был при этом очень сердитый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Не так-то оказалось просто заставить жеребенка лечь. Он долго стоял без движения, расставив тонкие ножки, но все-таки поглаживание и ласковые слова подействовали, и он в конце концов лег в углу, аккуратно подобрав под себя ножки. Тогда мы расстелили старый парус, на который лег я, а Пэт устроился прямо на охапке травы рядом с жеребенком, обняв его за шею.
— Так мне будет спокойнее. Я буду всю ночь чувствовать, что он рядом.
В эту вторую ночь мы заснули гораздо быстрее. От усталости и переживаний мы не чувствовали ни холода, ни жесткости постели, не слыхали свиста и завывания ветра, этого злобного карлы, всю ночь плясавшего вокруг нашей хижины. Когда на небе погас последний отблеск вечерней зари, мы уже крепко спали.
Была еще непроглядная тьма, когда я проснулся оттого, что Пэт сильно тряс меня за плечо.
— Дэнни, проснись, — шептал он. — Помоги держать жеребенка.
Опять, как и прошлой ночью, земля под нами дрожала и ночную тьму наполняла барабанная дробь копыт.
— Что это? — спросил я, не придумав ничего умнее.
— Опять они, дикие кони. Он уйдет с ними, если мы его не удержим.
Протянув руку в темноте, я нащупал жеребенка. Короткая мелкая дрожь пробегала по его телу. Я провел рукой вверх по шее: уши у него были насторожены. Снаружи раздалось громкое, пронзительное ржание.
— Это вороной жеребец, — прошептал Пэт.
Жеребенок, весь устремившись вперед, стал вырываться, а мы еще крепче вцепились в него. Собрав силенки, он стал лягаться, вскидывать голову, пытаясь сбросить нас. Его копытца били о стены хижины. Жеребец еще раз заржал, и малыш тоненько ответил ему.
— Если вороной поскачет на зов жеребенка, мы пропали, — прошептал Пэт.-Держи крепче, он скоро устанет.
Мы не смели ни на секунду ослабить хватку, чтобы глянуть в щели дверного проема. Стук копыт стал удаляться; значит, табун не замедлил своего дикого бега. Вот опять призывное ржание, уже издали. Словно зная, что сородичи покинули его, жеребенок на этот раз не ответил, стоял спокойно, только короткая дрожь, пробегавшая по телу, выдавала его волнение. Когда топот копыт наконец стих, мы опять уговорили его лечь. В этот оставшийся до рассвета час мы лежали с жеребенком бок о бок и тихонько разговаривали с ним и между собой.
Скоро небо стало светлеть, и на его фоне сделались видны темные связки дрока. Серые предрассветные сумерки поредели, утро постепенно вступало в свои права. А мы все не смели выйти из своего убежища: пока прилив не преградит дорогу, дикие кони могут вернуться в любую минуту. Нам очень хотелось есть. Мы доели сухую горбушку хлеба, который дала моя мать, и выпили сырые яйца.
Было около восьми часов, когда я наконец решился выйти. Ветер немного стих. По ясному голубому небу разметались белые клочья облаков. И хотя море было синее, по его поверхности ходила крупная зыбь.
— Пожалуй, теперь можно выпустить. Он, наверное, проголодался и хочет пить, — сказал я Пэту и побежал к причалу взять из лодки веревку для уздечки.
Накинув самодельную уздечку, Пэт повел жеребенка к ручью, вытекавшему из родника. Жеребенок долго и жадно пил. Я опять побежал к лодке, а Пэт остался с жеребенком, который, напившись вволю, принялся щипать траву. Пэт не спускал с него глаз, как любящая мать со своего единственного чада.
У причала я стал раздумывать, как лучше погрузить жеребенка на борт лодки. Проще всего было бы привязать его к корме, пусть плывет за нами до самого Инишрона. Но уж очень он был мал, да и расстояние до Инишрона приличное — такого плавания ему не вынести. Парусник у нас небольшой, но, поскольку кабины на нем нет, места для жеребенка хватит, даже если он вздумает лечь. Самое главное — чтобы он не стал волноваться.
Дно парусника, как мостовая, было аккуратно выложено булыжником, который мы брали для балласта. Я убрал валявшиеся на дне снасти и разный инструмент, принес побольше мягкой травы и постелил на дно, чтобы жеребенок не побил себе копытца о камни. Теперь оставалось уложить вещи. Пока Пэт пас жеребенка, я принес старый парус, на котором спал, одеяло, мешок с оставшейся картошкой и все уложил на корме. Потом побежал опять к кузне, взобрался на стену, вытащил из-под дрока сначала одно весло, потом другое. Потеряв опору, связки дрока мягко упали внутрь. Когда все было готово, я крикнул Пэту:
— Теперь остается доставить на борт наследного принца!
Пэт тыкался носом то в шею жеребенка, то в морду, точно он был его родной братец.
— Он сделает все, что я ему скажу, — ответил Пэт, ласково погладив жеребенка. — Идем, малыш! Поплывешь с нами.
Но у причала Пэт вдруг остановился как вкопанный.
— Краб! — воскликнул он. — Краб для бабушки! Я чуть было не забыл о нем. Держи нашего дружка. Я мигом вернусь!
В ту же секунду он сорвался с места и помчался вдоль берега, прыгая с камня на камень, к тому месту, где мы накануне наловили столько угрей. Прыгнув на большой плоский камень, Пэт лег на него и повис вниз головой над заводью, высматривая для бабушки краба. Вдруг рука его, как гарпун, метнулась в воду, выскочила оттуда, и я увидел, как его пальцы крепко держат за панцирь небольшого толстенького краба, который беспомощно шевелил в воздухе своими короткими глупыми клешнями. Еще минута — и Пэт был у причала, прыгнул в лодку и спрятал краба в ящик под лавку на корме, куда рыбаки кладут рыбу. Затем встал на планшир у нижней ступеньки и сказал мне:
— Теперь, Дэнни, веди его ко мне.
Я подвел жеребенка к краю причала, у самых сходней он остановился и, как подобает норовистому коню, стал рыть землю копытами. Вид у него был при этом очень сердитый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48