— спросил подполковник.— Мусор был: щепа, опилки, сучья…— Кто же тебя позвал?— А ентот… управляющий митряевский.Лапотник не сомневался: живым его отсюда не выпустят, и потому он решил умереть, но с пользой. Решил своими показаниями подтвердить «бегство» управляющего.— Ну, ну, рассказывай! — поторопил его Свиридов. — Позвал, значит, и что дальше?— Позвал и — сотенную…Лапотник испуганно умолк — сделал вид, что сболтнул лишнее.— Смелей! Смелей! — подбадривал его подполковник.— А чего смелей? Позвал и заплатил!— Сотенную? За воз мусора?Оба офицера рассмеялись.— По сто рублей за возик! Ты же миллионер! Зачем в лаптях ходишь? — подполковник постучал пальцем по столу. — Проговорился ты, борода! За что же он тебе сотенную сунул?Лапотник промолчал. Подполковник встал.— Ты припомни! Может быть, не он, а сам господин Митряев отвалил тебе этот кусочек от щедрот своих?— Не-е… Управляющий…— Да за что? — крикнул адъютант.Лапотник махнул рукой.— Ладно… Скажу… Велел он, как уезжать буду, флигелёк во дворе подпалить.— Кто велел?— Да ентот… управляющий.— А где он сам был?— Где ж ему быть-то!.. Убег! Как Митряев ушёл с офицером из дома, так и он — тигаля!— Один?И опять замялся Лапотник. И уже по этому хорошо разыгранному замешательству можно было догадаться, что управляющий убежал не один.— С кем? С кем? — нетерпеливо спросил подполковник.— С кем ещё?.. Да с ентой — с дочкой митряевской… Руки-ноги повязал, в мешок — и пофитилил!— Куда?— Не знаю.— Не ври, борода! Говори, куда? — подполковник снова постучал пальцем по столу.— Куда? — повторил за ним адъютант, вытаскивая из кобуры пистолет.Левой рукой он схватил Лапотника за бороду и заставил встать, а правой ткнул ему в лицо дуло пистолета.— А етто зря, ваше благородие! — прохрипел Лапотник. — Не пужливый!Быстро, рывком он заломил руку с пистолетом офицеру за спину и, как железным обручем, сдавил его до хруста в костях, перегнул чуть ли не вдвое, отшвырнул в угол кабинета и молча пошёл на подполковника, большой, взъерошенный, с напружиненными руками и растопыренными пальцами.— Осатанел, борода? Сядь!довольно спокойно приказал Свиридов и вдруг крикнул: — Не стрелять!Но адъютант не мог остановиться. Лёжа в углу, придерживая ослабевшую правую руку левой, он с перекошенным от боли и ненависти лицом посылал пулю за пулей в широкую, туго обтянутую зипуном спину.Лапотник покачнулся, схватился за подлокотник кресла, хотел повернуться к стрелявшему, но подвели колени. Он устало осел в кресло, будто решил отдохнуть после трудной работы, по-хозяйски выставил ноги в лаптях и больше не пошевельнулся.Со стоном выполз из угла адъютант. Подполковник недовольно посмотрел на него.— Какая нелепость!.. Зачем вы стреляли?.. Такого медведя уложили!Офицер виновато молчал и, приохивая, ощупывал себя.— Земля без мужика — не земля! Пустыня! — сказал Свиридов. — А нам пустыня не нужна!.. Хотя… — Он нахмурился и с усмешкой произнёс:— Нам!.. А где мы будем завтра? На какой земле?.. ПЕРЕСЕЛЕНИЕ Наступил октябрь 1920 года. По ночам уже приходили с севера морозы. Стекленели лужицы. Мальчишки позатыкали дыры в подвале, но теплей не становилось. Спать укладывались плотной кучкой, которая с каждым днём уменьшалась. Беспризорники по трое переселялись на станцию Ага.Этот распорядок установил сам Хрящ или, как его теперь называли, всенач, то есть всеобщий начальник. Он знал, что всем сразу из Читы не уехать: семеновцы не собирались предоставлять им специального вагона. Приходилось пользоваться обычными местами, издавна закреплёнными за беспризорниками, — тормозными площадками, угольными ящиками, крышами вагонов. Но и эти места нужно было занимать тайком. Всей оравой на поезд не нагрянешь. Заметят и после того случая с портфелем могут избить, как Конопатого. Потому и уезжали по трое. Хрящ с Микой выбирали очередную тройку и назначали старшего. Первыми отбыли начпрод Малявка и два его помощника.Мальчишки не спрашивали, почему нужно уезжать из Читы и не в какой-то другой город, а именно на станцию Ага. Так приказывал Хрящ, а ему — начфин Мика, а Мике — ещё кто-то таинственный, добрый и сильный. Таинственный потому, что никто, кроме Конопатого, не представлял, что это за человек. Добрый потому, что все понимали: не сам же Мика печатает эти бесконечные десятки, на которые живут беспризорники. А сильный потому, что большевик. Ведь Мика не скрывал, что они будут воевать за большевиков. И, наверно, эта война как раз и начнётся на станции Ага. Переедут они туда, и тогда им скажут, что надо делать.Но Платайс назвал эту станцию только для того, чтобы снова не потерять сына. Сам он предполагал встретить красные войска на станции Ага, потому и Мике велел перебраться с мальчишками туда же.Таков был первоначальный план, но неожиданная гибель Лапотника могла нарушить все. Со смертью Лапотника связь с партизанами прервалась. Платайс не мог узнать день и час наступления. Без этого операция на станции Ага лишалась смысла. Захватить станцию нужно в день решительного штурма читинской «пробки». Тогда семеновцы не смогут ни подбросить подкрепления к Чите, ни откатиться на юг к маньчжурской границе.Но как теперь узнать эту дату? И Платайс откладывал поездку на станцию Ага. Он ждал и верил, что партизаны и командование фронтом найдут возможность связаться с ним. Им известны все адреса: и особняк Митряева, и церковь с Трясогузкой, и трактир с Цыганом.И Платайс дождался.Ночью постучал в окно Трясогузка. Войдя в дом, он загадочно улыбнулся и протянул свечу.— Кто принёс? — спросил Платайс, срезая донышко.— Отгадайте?— Гадать некогда!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66