— Ты живая?
Таня улыбнулась:
— Нас дедушка Торбеев спас, его сюда Шурка Подметкин привёл.
— А где Хорёк?
— Вон лежит возле камня, связанный. Ремень грызёт от злости.
Петька стал подниматься. Сев на землю, ощупал голову. Она была аккуратно перевязана. У скалы шла спешная работа. Тимка в пещере нагружал золотом рюкзак и отправлял вниз, а там его принимал дед Торбеев.
— Таня, а где Шурка?
— Обратно в посёлок ускакал сообщить, что золото нашли, чтобы людей нам послать на помощь.
Петька слабо улыбнулся:
— А на чём он ускакал?
— На лошади. Они сюда на лошади пришли.
Петька устало закрыл глаза и снова лёг на землю.
Живуч был Петька Жмыхин. Отлежался на зелёной траве и, когда разгрузка пещеры была закончена, мог уже самостоятельно вставать и ходить. Правда, лицо его заплыло от ударов и ссадин, а повязка на голове в одном месте насквозь пропиталась кровью.
Первым делом Петька подошёл к связанному Хорьку, посмотрел на него и сказал презрительно:
— Предатель Родины, — и сплюнул в сторону.
Хорёк испуганно смотрел на деда и умолял развязать его и божился, что не убежит. Всех называл ласково: Танечкой, Петенькой, а Тимку называл Тимонькой. Но на просьбы предателя дед Торбеев замахнулся прутом:
— Молчи, иуда!
Правая рука у Мулекова тоже была перевязана белой тряпкой. Дед Торбеев проверил, крепко ли связан бандит и сказал:
— Молись богу, что дробью тебя шибанул, а не картечью.
Мулеков стал ругать всех подряд и просил, чтобы его убили. Торбеев, раскуривая трубку, усмехнулся:
— Убить просишь, народного гнева боишься? Нет, Хорёк, у нас законы другие — наши советские. Народ тебя судить будет! В Иркутске о своих пособниках расскажешь, посмотришь людям в глаза, зверь ты ненасытный, послушаешь, что они тебе скажут.
Мулеков молчал, стараясь зубами подтянуть ремень, связывающий руки. Потом вдруг рывком сел на землю.
— Дед, отпусти меня. Я помогу тебе захватить самурайский самолёт! Вызову сейчас по рации, ночью он придёт, вы всех перестреляете, и самолёт ваш, А потом меня отпустите. — Мулеков облизнул губы: — Военный самолёт, специальный, он же миллион стоит! Слышишь, дед?
— Молчи, Хорёк! Надеешься, что они прилетят и нас перебьют? Иуда!
— Дед, пододвинь рацию, я им ложные координаты дам, они в скалы врежутся, и сами увидите, как они сгорят!
Никто Хорьку не ответил.
— Может, испробовать?
— Не верь ему, Тимка! У него наверняка запасной шифр есть. Скажет, и все. Здесь десант выбросят и нас захватят, и они, забинтованной головой Петька кивнул в сторону туго набитых кожаных мешков с золотом, и они уйдут за границу.
Как только стемнело, Мулеков вдруг стал мелко трястись, жаловаться, что ему холодно.
— Согрейте, согрейте меня, проклятая лихорадка! — жаловался он. — Согрейте, иначе я умру. Я знаю много тайн. Не дайте мне умереть, я назову фамилии резидентов, работающих на Кругобайкальской железной дороге. Разведите мне костёр. — Он трясся, судороги сводили ему руки и ноги. Зубы постукивали — Костёр, — умолял он, — согрейте меня. Я… я… я при-при-го-жусь, — задыхаясь, просил Мулеков.
Тимка, Таня и дед Торбеев стояли и растерянно смотрели на дёргающегося Мулекова.
— Может, собрать костёр, а то ещё сдохнет до суда, как ты, Петька, думаешь?
Петька тяжело слез с камня, пошатываясь, подошёл, наклонился над Мулековым и спокойно сказал:
— Придуривается.
— Петька, а зачем ему придуриваться, видишь, как его корёжит?
— Не тепло ему нужно, а костёр. Сигнал самолёту дать. Слышите!
Торбеев поднял к небу лицо. Подставил ладонь к уху, прислушался. В тёмном небе отчётливо послышался мягкий рокот самолётного двигателя. Гул нарастал. Задрожали скалы. В темноте вспыхнул синий луч небольшого прожектора, и гул стал удаляться.
Потом видно было, как далеко на западе мелькнули огоньки разворачивающегося самолёта, и снова шум стал нарастать. Мулеков рывком вскочил вдруг на связанные ноги и закричал во всё горло:
— Я — Прозелит. Я — Прозелит! Применяйте парашюты! — Он кричал так пронзительно, что, казалось, заглушал шум двигателей вражеского самолёта.
В небе словно услышали визг Хорька. Самолёт дал круг и пошёл на снижение. Теперь уже четыре прожектора, два синих и два зелёных, шарили по земле, высвечивая пики скал и отдельные деревья. Через специальный усилитель с самолёта раздался голос:
«Прозелит, Прозелит! „Я — Цунами, зажигайте костры!“
Но Прозелит, или по-русски новообращённый, уже лежал в глубоком мху, накрытый сверху куртками ребят.
— Напрасно стараетесь, — глухо говорил он из-под курток. — Они сейчас выбросят десант: пять солдат и две собаки.
Но самолёт больше не появлялся. Петька наклонился над Хорьком:
— Мулеков, куда он везёт десант?
— Петенька, я тебе все расскажу. Золото теперь у вас. Зачем я нужен. Отпусти, я уйду за кордон — даю слово!
— Отвечай, Мулеков!
— Петенька, они диверсии будут устраивать, туннели ли взрывать на Кругобайкальской железной дороге. Ты, Петенька, меня отпустишь? Видишь, что я тебе сообщил. Я же предлагал зажечь костёр на скале, они бы врезались в неё, и крышка.
Сообщение предателя насторожило. Самолёт действительно ушёл в сторону Байкала. Не знали встревоженные ребята, что на подходе к Иркутску, недалеко от посёлка Горячий Ключ, перехватит лазутчика советский истребитель. Вражеский транспортировщик, тяжёлый от баков с запасным горючим, будет долго огрызаться двумя пушками и шестью крупнокалиберными пулемётами.
Но у высоченной горы советский маленький истребитель пошёл на таран. Вражеская машина, развалившись, вспыхнула синим пламенем и рухнула в тёмное ущелье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47